сошли на нет.
Однажды Мадам была приглашена на обед в новую квартиру Кристиана Диора, и он познакомил ее с Ван Донгеном, который хотел продать одну из своих первых картин. Хелена, всегда падкая на выгодные цены, тут же навела справки у маклера.
В такси, по дороге к Ван Донгену, Хелена объяснила Патрику, что художник, которому было уже около восьмидесяти лет, живет с молодой женщиной, которой отдал одну из картин с разрешением продать ее в случае необходимости. Теперь она, решив, что пришло время обеспечить свое будущее и желая поселиться на Юге, ищет покупателя. Мадам везла с собой десять миллионов франков наличными, часть из них – в сумочке, а часть – просто в карманах.
«В большой сумрачной студии нас встретил важный и любезный пожилой господин с бородой. Полноватая блондинка держалась немного в стороне. Мадам, которая знала, что договариваться о цене нужно именно с этой дамой, делала вид, что не замечает ее. (…) Нас подвели к маленькой нише, где на мольберте стояло монументальное полотно – портрет дамы в соломенной шляпе, в красных тонах»[111].
После того как Хелена спросила о цене, Ван Донген и Патрик вернулись в комнату, оставив женщин разбираться. «Это женская работа», – сказал художник молодому человеку, который согласно кивнул. Четверть часа спустя появилась сияющая Хелена. Она купила картину, оцененную в десять миллионов, за восемь[112]. Когда они вышли на улицу, она сказала: «У нее сухая кожа, напомните мне отправить ей посылочку».
Заключив хорошую сделку, Мадам захотела «немного отдохнуть». Это означало как то, что она довольна, так и то, что кошелек немного потеряет в весе. Словечко «отдохнуть» она использовала в Париже, Риме, Лондоне или Детройте после того, как часами бродила по бутикам, большим магазинам, антикварным лавкам и даже аптекам, которые обожала. Часто «отдых» наступал тогда, когда она выходила из бутиков
Во всех обстоятельствах Хелена умела использовать качества других, особенно хорошо она перенимала оригинальные идеи. Луиза де Вильморан, Мари-Лор де Ноай и даже Колетт невольно служили ей источником вдохновения. Луиза де Вильморан, например, часто подсказывала ей названия кремов, пудры или духов. Когда мода на все «английское» захватила высокое общество, стало принято говорить
Мадам выкупила у нее эту идею за несколько сотен франков и заявила, как бы в оправдание: «Бедняжка всегда на мели!»
Глава 26. Светская жизнь Парижа
Жизнь Парижа в пятидесятые годы не утратила обычного блеска, но все-таки немного изменилась. Балы у герцогинь происходили все реже и реже – новый капитал становился все заметнее, и на роскошные приемы коммерсантов стремилось попасть все светское общество Парижа. Эти празднества были полезны всем, кто после двух лет войны хотел показать свои богатства. А гостям всегда приятно хорошо поесть, не заплатив ни гроша. «Совершенно неважно, кто приходит, кто уходит, до тех пор, пока обслуживание остается на высоте», – сказал однажды князь Гуриели [113].
Среди цариц коктейльных вечеринок трое задавали тон всей столице: Мари-Луиза Буске, корреспондент
Мадам Буске проводила у себя салоны по вечерам каждый четверг с шести до девяти часов в стиле просвещенных дам XVII века. Известный американский писатель Трумэн Капоте хорошо описывал эти еженедельные встречи, на которых он любил бывать, приезжая в Париж. «Боже, сколько мужчин обожало Мари-Луизу! Фотографии с посвящениями – память о ее жертвах, о тех, кого она называла мои “лавэры”, множились, как мухи в Персии, на столиках с разнообразными безделушками в ее квартире на площади Пале-Бурбон. Некоторым все же удалось ускользнуть из сетей: Оскара Уайльда, Марселя Пруста недоставало в общем списке. И все же большинство великих мэтров искусства и бизнеса были здесь. Какими чарами обладала эта Цирцея? Ее мелодия была легкой, но иногда в этой музыке слышались ритмы джунглей, словно в мурлыканье тигрицы – не всегда внятно, но всегда пленительно».
«Возраст ее было сложно определить, цвет волос – красное дерево, – возможно, вызывал вопросы, но очарование ее было бесспорно. Если вы сомневаетесь в ее пленительности, подумайте о толпе людей, штурмовавших каждый четверг четыре этажа по темной лестнице, чтобы попасть к ней в салон. Напитки были отвратительны, в комнатах полно народу, но при виде хозяйки, взъерошенной, как попугай, которая стучала своей тростью с золотой рукояткой, словно это был молоток оценщика на аукционе, любое недовольство и злословие отступало… Все можно было простить, да, все».
Сальвадор Дали писал о ней более сдержанно: «У Миси Серт готовили самые основательные блюда Парижа. По четвергам в светло-серой благостной гостиной у Мари-Луизы Буске можно было попробовать другие блюда, литературно-светские. Я иногда встречал здесь Воллара и даже Поля Пуаре»[114].
Мари-Луиза Буске не удовлетворялась лишь салоном по четвергам, она устраивала приемы для самых известных и популярных людей. Она посылала приглашения, но никогда не знала точно, сколько людей придет вместе с официально приглашенными. Именно так Ирен Брин назначила встречу Хелене Рубинштейн у Мари-Лу Буске под предлогом того, что ее муж, Гаспаро дель Корсо, у которого была в Риме модная галерея
