T-1 минута. «Смотрим на приборы», – напомнил нам Хэнк.
T-31 секунда. «Разрешаю автоматическую подготовку пуска». Я в последний раз помолился за Донну и ребят… и снова обратился к Богу: «Если Ты хочешь убить меня, пожалуйста, сделай это выше 50 миль».
T-10 секунд. «Разрешаю запуск маршевых двигателей». В магистралях двигателей появилось давление.
T-6 секунд. Второй раз в жизни я ощущал неистовый напор двигателей шаттла. Два месяца назад я думал, что эти вибрации являются гарантией старта, но не теперь. Пока часы не покажут два гусиных яйца, я буду скептиком.
5… 4… 3… Мы наконец-то перешли на новый уровень отсчета.
2… 1… В момент «ноль» уже не осталось сомнений, что мы наконец вырвались из цепких объятий Земли. Удерживающие нас пироболты были подорваны, и нас швырнуло с силой в более чем в 3200 тонн тяги. Новая волна вибрации с ревом прошла через нас.
– Хьюстон, «Дискавери», разворот по крену.
– Принято, «Дискавери», по крену.
Работал автопилот корабля. Хэнк и Майк дотянулись до переключателей директорного авиагоризонта (Attitude Director Indicator, ADI), чтобы изменить режим индикации. Я смотрел, как на приборе Хэнка отражается разворот «Дискавери» в сторону восходящего солнца. Если выведение пройдет штатно, нам не придется выдавать больше никаких команд, кроме уже сделанного переключения, вплоть до отсечки маршевых двигателей – а до нее еще восемь с половиной минут, 1800 тонн топлива и 7700 метров в секунду. «Боже, прошу тебя, да будет так». Обращение к другим органам управления будет означать, что происходит что-то нештатное. Мой взгляд упал на памятку по экстренной посадке корабля, прикрепленную на липучке на раму окна Хэнка. Она в деталях прописывала порядок приводнения шаттла, что, как мы все прекрасно понимали, будет означать смерть. Все остальные аварийные варианты NASA называло «прекращением полета без разрушительных последствий» (intact aborts) – и орбитальная ступень, и ее экипаж должны были невредимыми вернуться в США, в Европу или Африку. Однако они не могли признать, что вынужденная посадка на воду не может быть щадящей. Подобно тому как мореходы прежних веков красили палубу в красный цвет, чтобы пролитая в бою кровь не пугала экипаж, NASA камуфлировало процедуру приводнения корабля термином «экстренное прекращение» (contingency abort). Один из полезных советов в памятке состоял в том, чтобы садиться в направлении, параллельном волнам. Астронавты шутили, что инструкцию по экстренной посадке в самый раз читать умирая. И почему-то эта шутка казалась смешнее у офисного кофейного автомата, чем в полете.
За исключением шума, вибраций и перегрузок, наш подъем был совсем как на тренажере. Примерно так же можно сказать про цирковой трюк с выстреливанием человека из пушки: «За исключением оглушающего взрыва, перегрузок и едкого запаха, это все равно что просто сидеть на ящике с не подожженным динамитом». Ни на каком тренажере и никогда NASA не сможет воспроизвести выведение на орбиту.
«Дросселирование». Мы летели уже 40 секунд, и вибрации усиливались: система пробивала звуковой барьер. Все в воздухе испытывало ударные нагрузки: гигантский закругленный нос внешнего бака, направленные конические верхушки ускорителей, нос, крылья и хвост корабля, а также стойки, соединяющие все компоненты вместе. Переплетающиеся ударные волны порождали аэродинамическую какофонию, и тяга двигателей автоматически уменьшалась, чтобы система не развалилась на части.
Наши кресла дергались и стонали от напряжения. Меня поразила гибкость машины. Я вспомнил, как в детстве съезжал в картонной коробке по ухабистому, покрытому снегом руслу ручья. Теперь, совсем как тогда, я удивлялся, почему кабина все-таки остается целой, невзирая на все удары и тряску.
«Набор тяги». Воздух становился более разреженным, и аэродинамическая нагрузка уменьшилась. Три красавца мотора Rocketdyne за нашими спинами вновь развили полную силу. Какой это был кайф – почувствовать набор тяги, почти как на истребителе, доводя рычаг газа при форсаже до упора. Подозреваю, что каждый из пилотов шаттла предпочел бы отобрать управление у автопилота и дать двигателям полную тягу вручную. Сколько раз в жизни доведется развить тягу более 500 тонн?
От всех душ в кабине исходила молитва об одном – чтобы Господь оставался милостив к нашим двигателям. Больше всего мы боялись из-за них, и было отчего. Многие из них взорвались на наземных испытаниях или закончили свою работу до срока. Мы также оставались привязанными к двум ускорителям (SRB), каждый из которых сжигал в секунду почти 5 тонн твердого топлива, но о них никто почему-то не думал. Ни разу не было такого, чтобы инженер пришел в понедельник к нам на планерку объяснить неудачу наземного испытания SRB. Ускорители работали всегда. Но как раз тогда, когда линия связи с Богом перегревалась от наших молитв об успешной работе двигателей, нас подводили оба ускорителя. В каждом из них в различных стыках основное кольцевое уплотнение не село на место при зажигании. Язычки пламени из зоны горения топлива блуждали между донными частями сегментов. Словно запертый в ловушке зверь, газ бешено рвался наружу. Он нашел каналы для выхода и начал пожирать резину кольцевого уплотнения. На левом SRB утечка была достаточно сильной, чтобы горячий газ преодолел этот барьер. Хотя мы и не узнали об этом до «Челленджера», у нас впервые произошло то, что инженеры фирмы Thiokol позднее определили как «прорыв газов». Горячий газ проник в пространство между основным кольцевым уплотнением и резервным. Если бы наша утечка продолжалась на несколько секунд дольше, то прогорели бы и основное, и резервное уплотнение, в историю вошла бы катастрофа «Дискавери», а не «Челленджера», и имена членов «зооэкипажа» были бы выгравированы на монументе на Арлингтонском кладбище. Однако она не продолжилась: необъяснимым образом основное уплотнение село на место и закрыло стык.
