фильму «Годзилла», афиша которого висела на закрытом кинотеатре полгода спустя майской премьеры. А всего через несколько дней после этого завод потряс второй взрыв такой силы, что вызванная им волна выбила стекла во всех районах Донецка, повредив стадион «Донбасс-Арена». И эта бессмысленная с военной точки зрения атака имела все ту же задачу – деморализовать жителей города.
Однако подобная тактика приводит к совершенно обратным результатам, которым почему-то удивляются в Киеве. «Народ, который по-прежнему, несмотря на страшный опыт многомесячных бомбежек и террора, принимает участие в фейковых актах волеизъявления, проголосовал “за мир”, “за жизнь” и “за восстановление Донбасса”», – пишет журналистка Катерина Сергацкова, которая, похоже, искренне не понимает, что именно этот действительно страшный опыт и определяет выбор жителей региона. Они хотят мира и не собираются подчиняться тем, кто открыто ведет против них войну на уничтожение. Сергацкова признает, что беженцы активно возвращаются из Украины в столицу Донбасса и другие города региона: «Сейчас Донецк выглядит почти таким же оживленным, как в начале лета, когда после начала АТО в аэропорту люди только начали покидать город. Постепенно открываются кинотеатры, дома культуры и музеи, предприниматели возобновляют работу офисов, а кафе наполняются посетителями, несмотря на гостей с автоматами». Вопреки активизации обстрелов город пытается жить нормальной жизнью, и, несмотря на множество закрытых учреждений и магазинов, в центре города о войне напоминает только далекая канонада. Больше того, несмотря на постоянный военный стресс, здесь нет атмосферы шизофренической коллективной истерии, которая давно стала обычной для расположенного в сотнях километров от фронта Киева, где иногда кажется, что артиллерия обстреливает не далекий Донецк, а Троещину или Оболонь. Заборы Донецка не перекрашивают в цвета республиканского флага, его жители не декламируют хором патриотические кричалки, в маршрутках звучит украинское радио, вывески на украинском языке не вандализируются фанатиками, а памятник Шевченко в целости стоит посреди города.
Здесь даже осталось место для юмора. «Киев бомбит нас за то, что мы вместо котлет по-киевски котлеты по-донбасски едим», – пишут на форумах местные жители. И эта простоватая шутка на тему местной кулинарии прекрасно передает бессмысленность перемалывающей людей на фарш гражданской войны, заставляя вспомнить о свифтовской войне тупоконечников против остроконечников.
Украинские обыватели давно привыкли к обстрелам шахтерских городов, которые, как правило, не вызывают у них ничего, кроме равнодушия и кровожадного злорадства. Но именно потому сейчас крайне важно предавать широкой огласке каждый эпизод подобных убийств. В знаменитом антифашистском фильме «Касабланка», который вышел на экраны в 1942 году, есть сцена, где герои прислушиваются к артиллерийской стрельбе наступающих на Париж нацистов. «Это пушка стреляла? Или это так стучит мое сердце?» – спрашивает героиня Ингрид Бергман. Можно иметь разные политические взгляды, можно находиться по разные стороны разделившего страну фронта, но если гибель жителей Донецка не заставляет учащенно биться наши сердца, это значит, что война убила не только их, но и нас.
Человек и война
Это было летом, до начала сражения за Луганск, в расположенном севернее города поселке Металлист, где потом шли жестокие бои. В начале июня, когда ополченцы ждали штурма, а в черте поселка разорвались первые снаряды, к блокпосту на выезде в сторону Счастья подъехал «москвич». За его рулем сидел человек по имени Николай.
Местные ополченцы знали его давно. Раньше Николай жил в Луганске, потом устроился электриком на областной опытной сельхозстанции и перебрался в поселок. После несчастного случая, повредив ногу, ушел на пенсию по инвалидности. И с тех пор, по его словам, «сидел в огороде и читал книги».
– Джека Лондона очень люблю, – уточнил он потом, отвечая на мой вопрос. – И Богомолова – «В августе 44-го». Белорусы фильм хороший по этой книжке сняли.
Ополченцы остановили машину. Они были озадачены. На север тогда не ехал никто. Еще не привыкшие к обстрелам жители поселка сидели по погребам или уезжали в обратную сторону, на Луганск. Сам Николай вроде бы не интересовался политикой. Он не ездил в город на митинги, не пошел в ополчение. А его – инвалида, никто туда и не звал.
– Ты куда, Коля? – спросил у него ополченец на блокпосту. – Там же «Правый сектор», они сюда идут. Обстрел был.
– А я к ним поеду. Поговорю с ними нормально, попрошу, чтобы не стреляли. Скажу, что тут люди живут, что война не нужна, – отвечал ему Николай.
– Нет, я не самоубийца, не идиот, – комментировал он мне собственные слова. – Мы, электрики, если надо, током себя убиваем. Просто тогда война только начиналась. И никто бы не поверил, до чего потом дело дойдет.
Его долго не хотели пропускать. Отговаривали, материли и называли психом, грозили отобрать машину.
– Больше часа просился, чтобы дали проехать. «Я, – говорю им, – знаю, кто там впереди. Я же видел по телевизору и Одессу, и все остальное. Понимаю, могут пристрелить. Но захотелось попробовать. Жены-детей у меня нет, не жалко». Лаялись со мной ополченцы, а потом плюнули – не до меня было. Пустили, и я себе не спеша поехал. Долго ехал – я-то думал, этот «Правый сектор» где-то совсем рядом стоит.
Его остановили нацгвардейцы. Увидев старый «космич», который медленно приближался к ним по пустой дороге, они дали перед ним очередь. Несколько пуль попало в машину. Когда Николай притормозил, к ней осторожно приблизились вооруженные люди, наставив на него автоматы. Они вытащили его, придавили к асфальту и стали осматривать автомобиль.
