показались паруса на ветре, которые заметили также и с флагманского корабля. Это, очевидно, случилось примерно в то же время, когда разведывательный фрегат, шедший впереди английского флота, известил своего адмирала о появлении парусов под ветром. Усердие Гауке позволило ему нагнать Конфлана, который в своих официальных рапортах говорит, что считал невозможным, чтобы в соседстве с ним мог находиться неприятель с силами, превосходящими или хотя бы равными его собственным. Конфлан теперь приказал своему арьергарду взять к ветру для поддержки корабля, преследовавшего противника в направлении на юг и на восток. И почти сразу же удалось установить, что флот на ветре состоит из двадцати трех линейных кораблей (против двадцати одного французского), из которых некоторые были трехпалубными. После этого Конфлан немедленно отозвал ушедшие в погоню корабли и начал готовиться к сражению. Ему надлежало определить свой образ действий при обстоятельствах, которых он не предвидел. С WNW дул сильный ветер, и имелись все признаки того, что он еще усилится; французский флот находился недалеко от подветренного берега, а неприятель был гораздо многочисленнее его, ибо кроме двадцати трех линейных кораблей Гауке приходилось еще считаться с четырьмя 50-пушечными кораблями Даффа. Конфлан поэтому решил вести свою эскадру в Квиберонскую бухту, возлагая большие надежды на то, что Гауке, учтя неблагоприятные условия погоды, не осмелится последовать за ним в бухту, изобилующую мелями и банками и опоясанную рифами, которые мореплаватель редко видит без страха и никогда не минует без волнения. И вот среди таких грозных опасностей сорок четыре больших корабля были уже близки к тому, чтобы сразиться в хаотической свалке, ибо место было слишком тесно для маневрирования флотов. Конфлан утешал себя надеждой, что войдет в бухту первым и сможет подняться под защиту ее западного берега, заставив неприятеля, если бы тот все же последовал за ним, занять позицию между ним и берегом в шести милях в подветренном направлении. Ни одно из этих ожиданий не сбылось. При отступлении он занял место в голове своего флота, желая точно показать, чего именно он хотел, но это было весьма невыгодно для его репутации, так как ставило адмирала впереди бегущего флота. Гауке смело шел навстречу предстоявшим ему опасностям, размеры которых он, как искусный моряк, полностью сознавал; но он обладал спокойным темпераментом, был храбр и решителен и правильно оценивал риск, нисколько не умаляя и не преувеличивая его. Гауке не оставил нам своих соображений, но мы имеем все основания думать, что он смотрел на шедших впереди французов, как на лоцманов, и ожидал, что они первые сядут на мель, он полагался на дух и опытность своих офицеров, испытанных в суровой школе блокады, рассчитывая на превосходство их перед французскими; Гауке знал, что правительство и страна требовали, чтобы флот неприятеля не достиг благополучно другого дружественного порта. В тот самый день, когда он таким образом преследовал французов посреди опасностей и в условиях, которые сделали это морское сражение одним из самых драматических сражений, портрет его был предан в Англии сожжению за то, что он дал уйти французам.
Когда Конфлан, во главе своего флота, огибал Кардиналы, – так называются самые южные скалы у входа в Квиберонскую бухту, – головные английские корабли заставили французский арьергард вступить в сражение. Это был другой случай общей погони, закончившийся свалкой (melee), но в исключительно интересной и величественной обстановке штормового ветра, большого волнения, близости подветренного берега, большой скорости судов, зарифленных парусов и множества сражающихся кораблей. Один французский семидесятичетырехпушечный корабль, настигнутый многочисленными противниками, отважился открыть порты нижней палубы, и тогда вкатившиеся через них волны потопили корабль со всеми находившимися на нем людьми, кроме двадцати человек. Другой был потоплен огнем с флагманского корабля Гауке. Еще два корабля, один из которых нес вымпел коммодора, спустили флаги. Остальные были рассеяны. Семь бежали по направлению к северу и востоку и стали на якорь в устье маленькой реки Вилены (Vilaine), в которую успели войти в высокую воду двух приливов, – подвиг, никогда до тех пор не совершавшийся. Семь других кораблей, взяв на юг и восток, искали убежища в Рошфоре. Один из них, будучи сильно поврежден, сел на мель и погиб близ устья Луары. Флагманский корабль, носивший то же название, что и корабль Турвиля, сгоревший при Ля Хуге (
Вместе с поражением Брестского флота Франция лишилась какой бы то ни было возможности вторжения в Англию. Сражение 20 ноября 1759 г. было Трафальгаром этой войны; и хотя блокада остатков французского флота, стоявших в Вилене и Рошфоре, поддерживалась английским флотом, последний получил теперь полную возможность действовать против колоний Франции, а позднее против колоний Испании, причем в большем масштабе, чем когда- либо до тех пор. Год, видевший это большое морское сражение и падение Квебека, был также свидетелем взятия Гваделупы в Вест-Индии, Гори на западном берегу Африки и исчезновения с ост-индских морей французского флота после трех нерешительных сражений между коммодором д’Аше и адмиралом Пококом, что неизбежно должно было привести к падению французского могущества в Индии, которое затем никогда уже не возрождалось. В том же году умер король Испании, и ему наследовал брат его, принявший имя Карла III. Этот Карл был королем Неаполя как раз в то время, когда английский коммодор дал его правительству только один час для решения вопроса об отозвании неаполитанских войск из испанской армии. Он никогда не забывал этого унижения и принес с собою и на трон Испании нерасположение к Англии. Эти его чувства способствовали сближению Франции и Испании. Первым шагом Карла было предложение своего посредничества, но Питт был против этого. Глядя на Францию как на главного врага Англии, а на моря и на колонии как на
