быть отдана Пруссии, Испании и Сардинии и 2) каким образом должен быть вырван Францией мир у Англии и Голландии? Морские державы все еще, как и в старину, несли издержки войны, которые, однако, теперь падали главным образом на Англию. Маршал Саксонский, командовавший французами во Фландрии в течение этой войны, характеризовал положение в полдюжине слов, обращенных им к своему королю: «Государь – говорил он, – мир находится за стенами Маастрихта». Этот укрепленный город открывал течение Мааса и путь для французской армии в Соединенные Провинции с тыла; ибо английский флот в соединении с голландским препятствовал атаке с моря. К концу 1746 г., вопреки усилиям союзников, почти вся Бельгия была в руках французов; но около этого времени, хотя голландские субсидии и поддерживали австрийское правительство и голландские войска в Нидерландах сражались за него, между Францией и Соединенными Провинциями существовал номинальный мир. В апреле 1747 г. «король Франции вторгся в голландскую Фландрию, объявив, что он был обязан послать свою армию на территорию республики для того, чтобы прекратить покровительство, оказывавшееся Генеральными Штатами австрийским и английским войскам, но что он не имеет никакого намерения порвать с ними и что занятые им крепости и местности Соединенных Провинций будут очищены немедленно, как только они дадут доказательства того, что перестали помогать врагам Франции». Это была фактическая, но не формальная война. В течение этого года многие крепости сдались французскому оружию, успехи которого склонили Голландию и Англию начать переговоры; они тянулись, однако, без результата в течение целой зимы; но в апреле 1748 г. Саксонский обложил Маастрихт. Это заставило согласиться на мир.
Между тем морская война, хотя и скудная событиями, все-таки не была вовсе лишена их. В течение 1747 г. имели место две встречи между английской и французской эскадрами, завершившие уничтожение военного флота французов. В обоих случаях за англичанами было решительное превосходство в силах, но несмотря на это отдельные французские капитаны дрались блестяще, и французы не раз проявляли геройскую стойкость, сопротивляясь до последнего. Из этих сражений можно извлечь только один тактический урок, а именно: если неприятель, вследствие ли результатов сражения или первоначального неравенства сил, настолько слабее, что обращается в бегство, не сохраняя соответствующего строя, то следует предпринять общую погоню за ним, также отбросив совсем или в известной мере обязательную в иных условиях заботу о строе. О сделанной в этом отношении ошибке Турвиля после Бичи-Хэда выше уже упоминалось. В первом из рассматриваемых теперь случаев английский адмирал Ансон имел четырнадцать кораблей против восьми французских, причем каждый французский корабль был еще вдобавок слабее кораблей английской эскадры; во втором сэр Эдуард Гауке имел четырнадцать против девяти французских, каждый из которых, взятый в отдельности, был сильнее английских. В обоих случаях был дан сигнал общей погони, и в результате сражение превратилось в свалку (melee). Поступить иначе не было возможности, необходимо было только задержать убегающего неприятеля, чего, конечно, можно было достигнуть не иначе, как пустив вперед самые быстроходные или наиболее удобно расположенные корабли, в уверенности, что скорость самого быстроходного из преследующих больше скорости самого тихоходного из преследуемых и что поэтому преследуемым придется либо покинуть отстающие суда, либо принять бой. Во втором случае французского командующего, коммодора л’Этендюэра (l’Etenduere), не надо было преследовать далеко. Он имел с собой конвой из двухсот пятидесяти торговых судов; отрядив один из линейных кораблей для продолжения путешествия с конвоем, он расположил остальные восемь кораблей между последним и неприятелем, ожидая атаки под марселями. Подходя один за другим к французской колонне, английские корабли становились по обе стороны ее, так что французы оказались между двух огней. После упорного сопротивления шесть французских кораблей были взяты, но конвой был спасен. Английская эскадра понесла в бою такой урон, что уцелевшие два французских военных корабля благополучно достигли Франции. И если сэр Эдуард Гауке проявил в своей атаке благоразумие и стремительность, которые всегда отличали этого выдающегося офицера, то относительно коммодора л’Этендюэра можно утверждать, что хотя его противник обладал неоспоримым превосходством сил, он также сыграл ведущую роль в этой драме и сыграл ее благородно. Один французский офицер справедливо замечает, что «он защищал свой конвой так, как на берегу защищают позицию, чтобы спасти какую-нибудь часть или обеспечить проведение маневра; он прямо дал раздавить себя. После сражения, продолжавшегося от полудня до восьми часов вечера, конвой был спасен благодаря упорству обороны: двести пятьдесят кораблей были сохранены для их владельцев самоотвержением л’Этендюэра и подчиненных ему капитанов. В этом самоотвержении не может быть сомнений, ибо восемь кораблей имели мало шансов выдержать сражение с четырнадцатью… И командир восьми не только принял сражение, которого он, вероятно, мог избежать, но и сумел внушить своим подчиненным веру в себя; ибо все выдержали бой с честью, уступив только после прекрасной и энергичной защиты. Четыре корабля потеряли все мачты, а на двух остались только фок-мачты»[89]. Все дело, как оно велось с обеих сторон, представляет поучительный, прекрасный пример того, как можно воспользоваться преимуществом, начальным или приобретенным, и какие результаты могут быть достигнуты храброй, хотя бы и безнадежной самой по себе обороной в преследовании частной цели. К этому можно прибавить, что Гауке, лишенный возможности сам продолжать преследование, поспешно послал военный шлюп в Вест-Индию, с извещением о приближении конвоя, – мера, которая повела к захвату части последнего и придала характер законченности всему делу, что не может не быть приятным для изучающего военное дело, заинтересованного в том, чтобы исторические деятели полностью сознавали свои важные задачи и выполняли их.
Прежде чем закончить историю этой войны и изложить условия мира, надо рассказать о событиях в Индии, где Франция и Англия находились тогда почти в равном положении. Было уже сказано, что там господствовали ост-индские компании обеих наций и что представителями Франции были: на полуострове – Дюплэ, а на островах – Ля Бурдоннэ. Последний был назначен на свой пост в 1735 г., и его неутомимый гений чувствовался во всех областях управления, особенно же в превращении острова Иль-де-Франс в крупную морскую базу, – работа, которую надо было проделать с самого начала; до него там не было ничего, все было в большей или меньшей степени создано им самим – склады, верфи, укрепления, моряки. В 1740 г., когда война между Англией и Францией сделалась вероятной, он получил от Ост-Индской компании эскадру, – хотя и меньшую, чем он просил, – с которой предполагал
