Храмовую гору как сердце Иерусалима. Впервые с 70 года они перекинули через долину к западу от Горы новый Большой мост для паломников. Мост, опиравшийся на так называемую арку Вильсона, выводил к воротам, которые сегодня именуются Цепными. А для тех, кто приходил в Иерусалим с юга, они возвели увенчанные куполом Двойные ворота, соперничавшие своей красотой с Золотыми[126].
Жизнь в Иерусалиме била ключом в эти годы. Всего за несколько лет халифы превратили Храмовую гору в святилище ислама, а сам Иерусалим — в важнейший город империи Омейядов, не удержавшись, в свою очередь, от соблазна вступить в соперничество за святость и легенды — соперничество, характерное для Иерусалима по сей день. Христиане адаптировали многие иудейские предания, постепенно концентрируя их вокруг своей главной святыни — храма Гроба Господня. Однако с возведением Купола и аль-Аксы древние мифы вновь подверглись переосмыслению и переложению: отпечаток стопы на скале, который прежде показывали христианским паломникам как след Иисуса, превратился в отпечаток ступни Мухаммеда. Омейяды воздвигали на Храмовой горе все новые купольные постройки, и все они были связаны с тем или иным библейским преданием — от историй Адама и Авраама, Давида и Соломона вплоть до Иисуса. Согласно мусульманскому сценарию, Последний суд произойдет именно на Храмовой горе, когда в Иерусалим перенесется Кааба[127]. Но священной была не только Храмовая гора: мусульмане почитали также все, связанное с Давидом, и потому в число святынь вошла Цитадель, которую христиане называли Башня Давида, а мусульмане — михраб Давида; и они были не последними, кто ошибочно счел крепость Ирода твердыней Давида.
Однако Омейяды строили не только для Всевышнего, но и для себя. Эти халифы ценили и плотские наслаждения, и интеллектуальные развлечения. То был апогей арабской империи — даже Испания теперь принадлежала мусульманам. И хотя столицей оставался Дамаск, халифы много времени проводили в Иерусалиме. Чуть южнее Храмовой горы Валид I и его сын построили комплекс дворцов, впоследствии забытый и открытый заново лишь в конце 1960-х годов. Трех-четырехэтажные здания располагались вокруг прохладных внутренних дворов, и у халифа был отдельный вход в аль-Аксу через мост, начинавшийся на крыше дворца. Дошедшие до нас остатки дают возможность судить лишь о размерах комплекса, однако
Самой роскошной из этих резиденций можно считать замок Кусейр-Амра на территории сегодняшней Иордании. Халиф проводил время отдыха в личных покоях и банях с мозаичными полами и малопристойными росписями, изображавшими сцены охоты, нагих или полуобнаженных женщин, атлетов, купидонов, сатиров и даже медведя, играющего на лютне. Сам Валид I появляется на красочной фреске «Шесть царей», на которой изображены побежденные Омейядами монархи, в частности, византийский и китайский императоры. Эти декадентские, почти эллинистические картины кажутся решительно не-исламскими, однако Омейяды (как в свое время Иродиады), возможно, вели себя совершенно по-разному в частной жизни и на публике.
В Дамаске Валид I отменил все договоренности с христианами о совместном использовании святых мест, воздвигнув славную мечеть Омейядов. Официальный язык государственного делопроизводства был изменен с греческого на арабский. Однако Иерусалим оставался преимущественно христианским. Мусульмане и христиане свободно взаимодействовали. И те, и другие отмечали в сентябре праздник Освящения Гроба Господня, во время которого в городе находили «приют толпы различных народов с огромным количеством верблюдов, лошадей, ослов, лошаков». Христианские паломники — теперь по большей части армяне и грузины, а не греки — едва ли обращали внимание на мусульманские культовые постройки, а еврейские источники практически не упоминают о христианах. С этого времени паломники, приходившие в Иерусалим, оставались безразличны к святыням любых религий, кроме собственной.
В 715 году на Храмовой горе был под одобрительные возгласы толпы провозглашен халифом брат Валида Сулейман. «Никогда еще ни один смертный не видел такого богатства, какое окружало нового халифа. Сидя под одним из куполов, украшавших гору, он принимал подданных» на груде ковров и подушек, а вокруг него громоздились сокровища, которыми он одаривал своих воинов. Сулейман, предпринявший последнюю полномасштабную осаду Константинополя (и почти захвативший его), «постановил жить в Иерусалиме, превратить его в свою столицу и приумножить его богатство и его население». Халиф заложил в Палестине город Рамлу — новый административный центр, однако умер, не успев переехать в Иерусалим.
Евреи, многие из которых были выходцами из Ирана и Ирака, компактно селились к югу от Храмовой горы, сохраняя привилегию молиться там (и содержать святое место в порядке). Но около 720 года, по прошествии почти столетия этих религиозных свобод, новый халиф Омар II — аскетический поборник исламской ортодоксии (что было совсем не типично для этой декадентской династии) — запретил иудеям молиться на Горе, и этот запрет оставался в силе до самого конца мусульманского владычества. И евреи стали молиться у всех четырех стен Храмовой горы, а также в подземной синагоге ха-Меара («пещера») у ворот Уоррена, почти под самой Храмовой горой, близ Святая Святых.
Пока омейядские халифы наслаждались своими эллинистическими дворцами и девочками-танцовщицами, расширение их империи впервые остановилось. Мусульмане Испании уже не раз проверяли на прочность границы королевства франков, но в 732 году майордом Меровингов Карл разгромил мусульманские орды в битве при Пуатье, заслужив, как в свое время Иуда Маккавей, прозвище Молот — Мартелл.
«Династиям, — пишет арабский историк Ибн Хальдун, — как и каждому человеку, отмерен свой жизненный срок». Пришел конец и утонченным, столь любившим мирские блага Омейядам. В одном из селений к востоку от Иордана жили потомки Аббаса, одного из дядьев Мухаммеда. Аббасиды находились в тайной оппозиции гедонистической династии Омейядов, которые к тому же не принадлежали к роду Мухаммеда. «Горе дому Омайя, — провозгласил вождь Аббасидов Абуль-Аббас. — Они предпочитали преходящее вечному, они погрязли в злодеяниях, они обладали запретными женами». Недовольство старой династией нарастало быстро. Волновались даже сирийские племена, опора Омейядов; начался мятеж и в Иерусалиме. Последнему омейядскому халифу
