– Вы согласны, господа, с высказанным мнением?
– Вполне, ваше величество!
– В таком случае вопрос можно считать решенным. Прошу вас, господа, заняться составлением ответа прусскому королю и благоволите доставить его мне для обсуждения. А пока до свидания и благодарю вас!
Члены совещания встали со своих кресел и удалились с почтительными поклонами, Иосиф остался один.
Несколько минут он просидел в тревожной задумчивости, потом встал и, грустно понурив голову, ушел в свой личный кабинет. Там он принялся взволнованно ходить взад и вперед, по временам останавливаясь у окна и с выражением отчаяния заламывая руки.
Но не положение государственных дел, не угроза «старого Фрица», не ожидание неминуемой войны угнетало его. Нет, он не считал данный политический момент особенно важным и опасным для страны, Австрия была слишком крупной единицей, чтобы считаться с завистливым ворчанием старого прусского короля. Нет, то, что приводило в уныние молодого императора, относилось к его частной, личной жизни.
Ведь ему было только тридцать семь лет, а как уже давно полная пустота царила в области чувств, сердца!
Только на заре своей юности и испытал он яркое, но короткое счастье. Как любил он свою первую жену, какое блаженство испытывал он – еще не любивший, чистый – в ее нежных, целомудренно страстных объятиях!
Когда она умерла, он думал, что не вынесет этого удара. Все женщины казались ему противными, вся сила, вся способность любить последовала, казалось, в могилу вслед за дорогой покойницей.
Но политика не знает сентиментальности, не ведает сожаления, сочувствия. Политика потребовала от него второго брака, и он уступил.
Как рыдал он на другое утро после первой брачной ночи перед портретом первой жены! Совершившееся представлялось ему изменой ее памяти, сам он казался себе запачканным, опозоренным.
И перед его молодой, неискушенной, воспитанной в строгих правилах душой впервые встали трагические вопросы: да что же такое нравственность? Что такое добродетель? Что такое разврат?
Как все условно! Каким лицемерием полны те нравственные правила, которыми руководятся люди! Бедная девушка, не имеющая средств к существованию и потому за плату пустившая чужого мужчину на свое ложе, подвергается общественному остракизму, презрению, считается якобы вне закона – ведь она вся во власти любого полицейского чиновника. А он, император, из-за политических целей профанировал таинство брака, надругался над заветом Спасителя «Да будут двое во плоти едины», не любя, сочетался с противной, ненавистной ему женщиной – и это вменяется ему в подвиг, в добродетель!
Бурный протест поднимался в душе. Он опозорил память первой жены безнравственным браком со второй. Так пусть же и вторая будет тоже опозорена! И Иосиф с головой ушел в самый неприглядный солдатский разврат. Переодетый, неузнанный, он забирался в самые грязные кабачки, кутил там с подозрительными женщинами. К этому периоду времени и относилась его связь с Каролиной Оффенхейцер – история, получившая некоторую огласку среди венского общества, но, к счастью, не дошедшая до Марии-Терезии.
Этот угар продолжался очень недолго – меньше месяца. Потом природная нравственная опрятность взяла верх: Иосиф ужаснулся бездне своего падения и зажил скучной, унылой, буржуазно-добродетельной жизнью.
Смерть не всегда ранит, зачастую она исцеляет. Верность этого афоризма Иосиф II познал на личном опыте, когда умерла ненавистная вторая жена. Теперь он решил раз и навсегда оставаться свободным и ни из каких целей не связывать себя более браком.
Молодой император со страстью отдался государственным делам и с головой ушел в работу по упрочению могущества и славы родины. Весь день он занимался делами, а вместо отдыха уходил вроде Гарун-аль-Рашида бродить инкогнито по городу: месяц угара, охватившего его после второго брака, был в определенном смысле полезным, потому что научил, сколько нового может узнать государь, если он не довольствуется докладами министров, а лично соприкасается с народом и его нуждами.
Так шло время, и Иосиф II считал себя навсегда исцеленным от романтической горячки. Но, как говорит пословица, он решал «без хозяина». Настала весна и заронила в его сердце луч пробуждения, и его душа затосковала, застонала: под мощным гнетом повелителя-тела, жадно и властно требовавшего любви, женской ласки, участия.
Мир вдруг опостылел, жизнь показалась безвкусной, бледной, ненужной. И глаза Иосифа совсем иначе стали смотреть на тех женщин, с которыми сталкивала его судьба.
Уже давно пышная красавица графиня фон Пигницер явно и недвусмысленно делала императору авансы, но только теперь он обратил на это внимание. Что-то нездоровое, лживое, грязное чувствовалось в этой женщине, но тело, молодое и сильное, требовало страсти, туманило голову, парализовывало волю. Он уже знал, что не выдержит соблазна: однажды, встретившись с графиней в коридоре и отвечая на ее многозначительное рукопожатие, Иосиф уже схватил ее в объятия, но шум чьих-то шагов спугнул их и заставил разбежаться в разные стороны. А на другой день случилось важное событие: Иосиф увидал только что представленную ко двору Эмилию фон Витхан и увлекся ею с первого взгляда.
Она тоже полюбила его, они вскоре объяснились, и для Иосифа вновь началась счастливая пора жизни. Его отношения с Эмилией были чисты до святости, и только нежное пожатие или поцелуй руки составляли их ласки. Они гуляли по парку или просиживали часами в гостиной в нежных задушевных
