«Милостивый государь! В ответ на Ваше заявление имею честь просить Вас пожаловать десятого числа сего месяца на желаемое Вами свидание, которое состоится в рощице около Вельсдорфа в одиннадцать часов утра. Благоволите следовать Находской дорогой и остановиться возле Трех крестов. Там Вы увидите короля и переговорите с ним о своей миссии. Секретные бумаги, которые Вы везете, очень порадуют его, потому что этим разрушатся все планы юного императора, способного из пустого честолюбия вовлечь весь мир в кровопролитную войну. Свидетельствую Вам свое почтение. Р.».
– Но это, безусловно, шпион! – мрачно сказал император, нахмурив лоб. – Очевидно, в его распоряжении имеются планы наших военных действий, выработанные в тайном совете… Надо будет во что бы то ни стало узнать, кто это! Но я совершенно не понимаю! Ведь не может быть, чтобы кто-нибудь из членов военного совета оказался предателем!
– Непосредственным – нет, ваше величество, – ответил ему Ласси, – но косвенным – вполне! Тайна, которую хранят несколько человек, – уже не тайна. Член совета может рассказать ее своей жене, та – любовнику, этот – приятелю… и так далее, и так далее, вплоть до шпиона…
– Во всяком случае, это необходимо узнать! Ну, Ласси, собирайтесь! Едем в Шурц!
Около Шурца был расположен передовой лагерь, командиром которого был назначен Левенвальд, командир гренадерского Марии-Терезии полка, произведенный в генералы.
Левенвальд, уже извещенный, что государь совершает объезд, почтительно встретил его при въезде в лагерь. Ему уже сообщили о желании императора, а потому никакой торжественной встречи устроено не было.
– Ну-с, что вы можете доложить мне? – спросил Иосиф генерала Левенвальда.
– Ваше величество, – ответил тот, – сегодня в пять часов прусский кавалерийский отряд численностью в шесть-семь эскадронов приблизился на расстояние около тысячи шагов к нашим окопам, а затем удалился к северу. Судя по пышным мундирам офицеров, я предположил, что сам прусский король во главе своего штаба объезжал передовые посты.
– Довольны ли вы своими войсками?
– Единственное, на что я могу пожаловаться, ваше величество, это на излишнее рвение войск. Солдаты настолько жаждут схватиться с пруссаками, что я не в состоянии сдерживать их более. Сегодня утром мне пришлось заключить под арест целиком гренадерский патруль. Я отправил их проверить наши посты, а они подкрались к прусским форпостам, сняли часового и доставили сюда.
– Завтра же дайте провинившимся хорошую головомойку и трехдневное жалованье в награду. Разумеется, их надо сейчас же освободить. Кроме того, немедленно отдайте, граф, приказ по войскам, в котором объявите, что я не люблю и не допускаю подобных выходок. Прежде всего дисциплина! Ну-с, еще что можете вы сообщить мне, граф?
– Сегодня, ваше величество, к нам в лагерь доставили какого-то дворянина вместе с его камердинером. Эти господа хотели во что бы то ни стало переехать мост через Эльбу, а когда стража помешала им сделать это, они пытались подкупить ее. Разумеется, подозрительных личностей немедленно арестовали и привели ко мне. Дворянин произвел на меня отличное впечатление, сразу было видно, что он привык вращаться в лучшем обществе. Его бумаги тоже не внушали ни малейших подозрений: судя по ним, это – барон Ямвич, первый секретарь русского посланника при венском дворе. Ямвич не скрывал, что ему необходимо повидать прусского короля. Что мне оставалось делать? Задержать члена посольства дружественной державы? Об этом нечего было и думать! Я собирался любезно извиниться перед задержанным, вернуть ему бумаги и отпустить, когда подполковник фон Биренс, бывший прежде атташе нашего посольства в Петербурге, шепотом заявил мне, что он знаком со всем составом русского посольства в Вене, но там никакого барона Ямвича не значится, что вообще этот тип кажется ему подозрительным: титул, фамилия и лицо – все не русское. Биренс попросил у меня разрешения заговорить с бароном по-русски. И что же оказалось? Ямвич не понял ни звука из вопроса фон Биренса! А ведь Биренс постоянно говорит со знакомыми русскими – их у него немало – на их родном языке! Тут уж я решил арестовать его и отправить бумаги в Нейфельд. Пусть генерал-аудитор исследует их, наведет справки, и тогда увидим.
– Я тоже не слыхал, чтобы в русском посольстве был какой-то барон Ямвич, – сказал Иосиф, – а ведь я знаю весь состав посольства! К тому же этот субъект именуется первым секретарем! Нет, это – очень подозрительная личность. Где вы держите его?
– В местечке Шурц. Там расквартированы гусары, и я поручил охрану Ямвича майору Эстангу.
– Ну, что же, подождем, что скажет проверка бумаг! А теперь, граф, позаботьтесь, чтобы мне было где переночевать. Завтра с утра я хочу осмотреть позиции неприятеля.
– Ваше величество, я в величайшем затруднении: во всем Шурце не найдется квартиры, достаточно удобной для ночлега вашего величества!
– Я и не собираюсь ночевать в Шурце. Разве здесь, в лагерях, где спит такая масса народа, не найдется местечка еще для одного? Ведь я не требую больших удобств, чем те, которыми пользуется простой солдат! Поверьте, лица моей свиты доставят вам несравненно больше хлопот, чем я. Однако вы не очень-то потворствуйте им, разве вот Ласси постарайтесь устроить получше, потому что он не совсем здоров!
– Я искренне признателен за заботу вашего величества, – произнес маршал, – но теперь я чувствую себя гораздо лучше…
– Ну-ну, милый Ласси, нечего извиняться!.. Дело житейское!
Не прошло и получаса, как император уже лежал на полу в генеральской палатке. Постелью ему служил тощий соломенный матрац, подушкой – свернутый серый плащ. Левенвальд сам не был изнеженным солдатом. В походе он не допускал ни малейшей роскоши, и его постель тоже состояла из
