дне бреши в стене, то слезал с коня и забирался на эту кучу, чтобы взглянуть с них на ров и полосу никем не занятой земли за ним.
– Они сделали эту войну войной камня против камня, – сказал он. – И результаты получились в их пользу.
– Что мы можем сделать? – спросил Минотто. Он произнес эти слова тихо и спокойно, однако Джон Грант все же почувствовал в его голосе тревогу.
Джустиниани сел на корточки и поднял с земли обломок камня величиной с мужской кулак. Из-за сырой весны почва оставалась влажной и мягкой, и кое-где на ее поверхности виднелись большие скопления жидкой или вязкой грязи. Генуэзец встал и швырнул обломок далеко от себя. Все, проследив взглядом за полетом камня, увидели, как он шлепнулся в грязь с хлюпающим звуком.
– Видите? – сказал он. – Видите, как мягкое препятствие ловит и удерживает камень?
Джон Грант сразу же понял, что имеет в виду Джустиниани, но попридержал свой язык, не желая снова попадать в центр всеобщего внимания.
– В любом случае это единственное, на что у нас есть время, – сказал генуэзец.
– Есть время на что? – спросил Минотто.
– А на то, что мы заполним эти бреши землей и вообще всем, что окажется у нас под рукой. Всякой грязи у нас тут полно, а времени – мало. Мы не можем восстановить эти стены с помощью каменных блоков и строительного раствора в ситуации, когда турки постоянно стреляют по нам, но мы точно можем насыпать кучи земли, песка и всего того, что сумеем погрузить на тележки и свалить в кучу в таких брешах, как эта.
– Да, это мы можем, – согласился Минотто.
В отличие от Джона Гранта он не сразу понял прекрасную простоту идеи Джустиниани, но как только до него дошло, каким образом они могут закрыть бреши, Минотто тут же загорелся желанием реализовать ее.
– И для этого не требуются умелые работники – ни каменщики, ни ремесленники! – с довольным видом отметил он. – Обычные жители Константинополя, в том числе женщины и дети, вполне могут заняться этим и тем самым поучаствовать в обороне города.
Тотчас в спешном порядке были отданы соответствующие распоряжения. Несколько часов спустя из жилых кварталов города к его стенам потянулись вереницы горожан. Сначала их насчитывались сотни, затем – тысячи. Все происходило примерно так, как тысячу лет назад, когда от землетрясения обрушились стены и население приняло участие в их восстановлении. Правда, на этот раз нависшая угроза была совсем иной, но реакция на нее осталась такой же. Подобно лейкоцитам, устремляющимся к царапинам и порезам, люди направились заделывать бреши, образовавшиеся в крепостной стене.
Воины Джустиниани, следуя указаниям своего командира, соорудили грубую раму из кольев, воткнув концы вертикально расположенных кольев в верхнюю часть груды обломков. Внутрь этой рамы и на нее бригады рабочих стали сыпать землю, песок и камни. В дело пошла и растительность – кусты и ветки деревьев. В общую кучу бросали даже домашний мусор. Поскольку на этой импровизированной стене нужно было еще как-то стоять и отбивать атаки турок, периодически бросающихся на штурм, были принесены пустые бочки, которые затем заполнили песком и землей и разместили рядами шириной в три-четыре штуки вдоль выровненной верхней части с промежутками, которые должны были играть роль бойниц. Воины могли отбивать атаки турок через эти бойницы и в случае необходимости прятаться за бочками.
Начав работать над восстановлением стен с наступлением сумерек, горожане трудились всю ночь, и к рассвету их работа была уже почти закончена. Хотя ночью турецким артиллеристам ничего не было видно, они все равно продолжали обстрел, и для тех горожан, которые трудились над восстановлением стен, после каждого выстрела, сопровождавшегося невероятным грохотом, наступали несколько секунд томительного ожидания, пока звуки падения ядра, донесшиеся откуда-то со стороны, не сообщали им, что и на этот раз попали не по ним, а по кому-то другому.
Когда наступивший рассвет позволил туркам издалека осмотреть стену, они, к своему ужасу, увидели, что все бреши, пробитые их грозными бомбардами, были заделаны – как будто их никогда и не было. Стена была теперь чем-то похожа на ровный ряд оскаленных зубов, некоторые из них были не белыми, а коричневыми или даже черными, но это все-таки были зубы.
Артиллеристы, разъярившись, направили огонь своих орудий на восстановленные участки стены, но, когда каменные ядра достигли цели, результат оказался похожим на фокус иллюзиониста. Если раньше при попадании каменного ядра в стену раздавался грохот удара, за которым следовали звуки сыплющихся обломков, то теперь не было слышно почти ничего. Камни, причем даже самые большие из них, попросту исчезали в грудах мягкой земли и, застряв там, лишь укрепляли эти груды…
Джон Грант работал вместе со всеми остальными, не увиливая от тяжелого труда. Он видел, как женщины и дети обливаются потом рядом с ним. Выражение их лиц было горестным и перепуганным, и он осознал, что был абсолютно прав в том, что решил приехать сюда. Ему казалось, что вокруг него и над ним сгущается темнота, которая была еще чернее, чем темнота ночи. Время от времени он чувствовал себя плывущим по бушующему морю ощущений и пытался пробиться сквозь нависающий над этим морем туман, чтобы понять, что же происходит.
Когда наступил рассвет, ему наконец-то удалось сквозь многочисленные наслоения ощущений уловить главное, то, что постоянно тревожило его в течение всей этой ночи. Поскольку работа по заполнению брешей в стенах была уже почти закончена, трудившиеся над своей задачей горожане стали работать медленнее и все чаще отдыхали, опираясь на мотыги и лопаты. Завязывались неторопливые разговоры, люди рассказывали друг другу о всем том хорошем и плохом, что произошло за прошедшую ночь… Когда за тонкой пеленой облаков стало прорисовываться молочно-белое солнце, Джон Грант вдруг почувствовал «толчок».
