Повелитель теней

Константин выпрямился.

– Еще одна женщина осмеливается заставлять меня ждать, – сказал он.

– Ты взял бы меня прямо здесь? – спросила она и улыбнулась.

Он отпустил ее и отвернулся, но ее запах остался с ним, сея в его душе сомнения.

– Скажи мне, как нужно поступить, – сказала она.

Он сделал полдюжины шагов и снова посмотрел на нее.

– Она придет, – уверенно произнес он. – Ее сила духа мне нравится. Она смелая, и это ей очень даже пригодится. Наш фальшивый принц выглядит вроде бы подходящим по своей внешности, но любое ухищрение может сработать только в том случае, если у тех, кто в нем задействован, есть надлежащие способности. Я убежден, что принцесса Ямина сыграет свою роль даже лучше, чем я предполагал раньше.

64

Джон Грант висел на деревянной раме, на которой с людей снимали кожу живьем. Он был голым, и его запястья и лодыжки были привязаны к деревянным брусьям и кольям, воткнутым глубоко в мягкий грунт. Что он чувствовал сейчас отчетливее всего, так это наготу своих половых органов. Его яички так сжались от страха, охватившего его, что мошонка казалась ему похожей на половинку грецкого ореха, выступающую из промежности.

Перед ним выстроились плотными рядами сотни, а может, тысячи воинов османского войска. Со стороны могло, наверное, показаться, что на ближайшие полчаса для этих людей было запланировано какое-то познавательное занятие и что основным наглядным пособием должен был стать он, Джон Грант.

В их руки наконец-то попал тот самый демон, который перемещался в туннелях, как дым, убивая турецких воинов и превращая их в горящие факелы. Однако в действительности оказалось, что никаким демоном он не был. Сейчас перед ними висел обычный человек, принадлежащий к числу неверных. Он проиграл, а они выиграли и готовы с ним поквитаться.

Когда, лавируя между шатров, Джона Гранта вели к султану, Армстронг не поленился сообщить ему о том, что его ждет, то есть каким именно образом с него сдерут кожу на глазах у толпы турок.

– Я уже видел, как они это делают, – сказал Армстронг. – Больше похоже не на сдирание кожи, а на раздевание. Турки в таких случаях подвешивают человека и делают надрез вокруг его талии, чуть пониже пупка. Эту работу зачастую поручают женщине, и если она понимает в этом толк, то она разрезает только кожу, оставляя мышцы неповрежденными. Когда начинает течь кровь, она засовывает оба своих больших пальца в рану, хватается за край надрезанной кожи и тянет ее вниз, к коленям человека, как какие-нибудь штаны. То же самое она делает и с верхней половиной: она тянет кожу с живота и груди вверх, к плечам, как какую-нибудь рубашку. Затем этого человека выставляют в таком виде на солнцепеке. Когда он умрет после такого «раздевания» – это уж как получится, но смерть в подобных случаях никогда не приходит быстро. Еще немного, Джон Грант, и ты будешь вопить как бешеный.

Между Джоном Грантом и зрителями стоял сам султан Мехмед II. Он был облачен в длинные белые одежды, а на его голове красовался, скрывая шевелюру, большой тюрбан. Султан был крепкого телосложения и довольно высокого роста – во всяком случае, он был выше, чем Джон Грант. Если шотландец олицетворял собой проворность и легкость, то турецкий султан – массивность и тяжесть. Широкоплечий, с толстой шеей и бочкообразным туловищем, он чем-то напоминал быка.

В переднем ряду зрителей, в правой части поля зрения Джона Гранта, стояли Ангус Армстронг, сэр Роберт Джардин и все остальные шотландцы.

– А теперь выслушайте меня, – сказал Мехмед.

Ему не пришлось кричать, чтобы его услышали. Его голос, исходивший из объемной грудной клетки, легко достигал ушей каждого из присутствующих здесь и звучал так уверенно, как будто принадлежал всемогущему молодому богу. Мехмед держал всех этих людей в своих руках и знал это, а они, в свою очередь, верили, что мысли султана передаются им на расстоянии.

Перед ним на земле лежал яркий разноцветный ковер, искусно вышитый нитями золотого, красного, синего и зеленого цветов, которые образовывали рисунок, чем-то напоминающий большую географическую карту. Ковер этот был квадратным, и на нем, в самом его центре, лежало большое спелое красное яблоко.

– У жителей этого города имеется слово «поэма», которое означает что-то такое, что было создано благодаря большому мастерству, – сказал он. – Это хорошее слово. Ту задачу, которую мы поставили перед собой, можно выполнить только с помощью большого мастерства и неустанного труда наших рук. Взятие Великого Города, который когда-то был обещан нам самим Пророком, станет нашей самой прекрасной «поэмой». Эту «поэму» наши люди будут знать наизусть и пересказывать своим потомкам на протяжении тысячи поколений. Внутри Великого Города, возле самого большого храма, стоит высокая каменная колонна, на вершине которой установлена мраморная статуя в виде всадника. В своей левой руке он держит шар, символизирующий собой весь мир. Пока эта статуя остается на своем постаменте, греки верят, что их император должен быть господином для всех людей. Я говорю вам, мои братья – мои ястребы и мои львы, – что весь мир представляет собой яблоко, которое уже созрело и которое можно сорвать. Оно висит перед нами, и мы можем до него дотянуться.

Мехмед перевел взгляд на лежащий перед ним ковер и широко развел руками. При этом его глаза были прикованы к яблоку, находившемуся в центре