несколько лет, когда он начал осознавать о чём поют, он обнаружил, что знает все эти песни наизусть. И если раньше он бессмысленно повторял слова и подпевал исполнителям, то теперь уже пропускал всё через призму своего сознания. Впоследствии он даже узрел эту самую призму воочию. На обложке одного из альбомов Пинк Флойд. Уже в раннем возрасте у Уолтера начало выкристаллизовываться своё видение мира, важное место в котором занимали поэтические образы его любимых Джона Леннона и Рэя Дэвиса. Отец ничего не навязывал Уолтеру. Он лишь старался не пропускать в их дом всякий мусор наподобие дешёвой литературы или телевидения и газет. Таким образом, с ранних лет Уолтеру удалось избежать всех этих тлетворных зомбирующих влияний на молодое сознание. Он много читал. В основном это были классики мировой литературы, поэты золотого века, битники.
Всё было в детстве Уолтера, всё кроме матери, и разве что этим можно объяснить некоторую его грубость и прямолинейность. Он был окружён заботой и опёкой отца, но самому ему не о чем было заботиться. Ему досталась лучшая доля, чем его отцу или деду. Жили они хоть и небогато, но не нуждаясь, и всё что Уолтер хотел, всегда просил у отца, и тот не отказывал. Уолтер вспоминал, что однажды случился смешной эпизод. Он, примерно восьмилетний, подошёл к отцу и сказал, что хочет, чтобы отец купил ему электрогитару и добавил: «Хочу играть рок как Джон Леннон!» Отец, читавший в кресле, поднял на него удивлённые глаза и произнёс: «Как Леннон — не получится. А вот как Хендрикс или Гилмор — вполне!» «Как это?» — Уолтер буквально подпрыгнул на месте. «А очень просто!» — ответил отец, доставая из недр шкафа его старенький, верный Стратокастер, на котором он играл ещё в конце 60-х. У Уолтера от удивления раскрылся рот, зрачки расширились. Он не мог вымолвить ни слова, лишь не моргая взирал на этот магический инструмент. Наверно, от него исходило внеземное сияние. Наконец, чуть опомнившись, он завопил: «Как ты мог не показать мне его раньше? Отец! Я бы уже был знаменит как битлы! А теперь столько лет упущено впустую!» — и Уолтер состроил крайне надутую физиономию, но вскоре не выдержал и засмеялся своей же шутке. «Не показывал, потому что ты не просил, — ответил отец. — Ты был не готов, теперь же я вижу в твоих глазах неподдельный интерес. Я могу показать тебе несколько приёмов игры. Рокерских!» Уолтер бережно взял реликтовый инструмент из рук отца, надел ремень через голову. Гитара сразу опустилась ему до колен. Он изловчился и взял аккорд «до».
Вообще, воспоминания Уолтера начинались с довольно раннего возраста, лет с четырёх-пяти, когда отец рассказывал ему про Френсиса, дедушку Уолтера; пересказывал старые морские истории, описывал Ливерпуль, где они тогда жили. Рассказывал о матери, так хотевшей, чтобы их ребёнок перенял у родителей всё самое лучшее, что у них есть. «Кажется, я теперь понимаю, что она имела в виду», — думал Уолтер. Он рос свободным. Тогда он воспринимал это как должное, но теперь, видя, как другие родители воспитывают детей, понимал что ему несказанно повезло. У него ведь могло быть забитое детство наподобие джоновского — тому ничего не разрешали, всё указывали, «это положи сюда, брось бяку, так не делай». «Все они боятся, что если не указывать ребёнку что делать и всё разрешать, то из него вырастет бестолочь, которая вскоре попадёт под тлетворное влияние, начнёт шляться по подвалам и колоться. А всё отчего? А оттого, что сами абсолютно пустые, ничего не могут дать сыну кроме вечных «нужно учиться, нужно застолбить место в жизни». И тому подобная чушь. Хм. Так вот ещё в чём дело, — думал он, — воспитание на местах. Да, с этим трудно бороться. Как нам добраться до тех, кто ещё не вышел в большой мир? Их же могут загубить на корню ещё до того, как они сами начнут познавать и размышлять… Впрочем, если человеку дано что-то, и дано не родителями, загубить это, хвала богам, невозможно. Дано, говоришь? Хех, тут явственно попахивает некой предопределённостью, предрасположением к неординарному видению мира, и загубить это можно только по собственной воле того, кто «видит». Допустим, человек оказывается слаб и морально неустойчив нести то знание, что заложено в нём. Вообще, зачем сомнения. Вон леди Арталиэн более любого из нас приближена к видению прошлого и будущего, она-то наверно не задаёт вопросов, откуда это знание исходит. Это только учёные мужи до сих пор чешут в затылках и размышляют о всяких «скрытых возможностях человека», «использовании мозга более чем на три процента». Все цивилизации в космосе пошли по другому, разумному пути развития, и только мы, люди, всё зрим в телескопы, высматривая за миллиарды световых лет «братьев по разуму», в то время как эти самые «братья» находятся совсем рядом и искать-то их не надо. Стоит только позвать официально, пригласить. Видеть соринку в чужом глазу и не видеть бревно в собственном — как это хорошо характеризует род людской… Поразительно, что люди, находясь на рубеже 21-го века, всё ещё думают, что явится некий всезнающий высший разум и «за так» подарит, раскроет им все секреты вселенной. И наступит «коммунизм» — не надо будет работать, всё будет бесплатно, можно будет предаваться развлечениям, доставляющим неслыханное ранее удовольствие. Бесплатный сыр только в мышеловке бывает. Ясно же, что главное во вселенной — информация. И дав нам крупицу знаний, нас используют, сделают рабами. Если ещё не сделали… Впрочем, меня все эти инопланетяне мало интересуют. Всё это одна огромная Система, всё та же, что и на Земле. И все они точно так же подчинены ей, как и люди. Хочется только верить, что к Создателю эта Система не имеет отношения. Это просто врождённая стадность, которую предстоит победить в себе каждому, чей путь на небо… Нет, не нужны мне никакие мнимые «секреты» вселенной, ни «за так», ни вообще никак. Моё место здесь, на Земле, и я знаю, зачем я живу».
В семь лет Уолтер уже неплохо знал основные гитарные аккорды. Начинал он с простых песен битлов и Кинкс, просто горланя их в своё удовольствие, не попадая в ноты. Настоящее же понимание серьезной музыки пришло немного позже. В период, когда ему исполнилось восемь-девять. Большое влияние на него оказали битловский «Револьвер», «Кинкс» — «Артур», альбом Дилана 65-го года и многое другое. И хотя отец иногда продолжал рассказывать что- то о море, Уолтер понимал, что оно его совсем не интересует. Если раньше что-то подымалось в нём при мыслях о бескрайних водных гладях и штормах под луной, то теперь его заинтересовала внутренняя наполненность музыки 60-х. Чем больше осознавал он, что творится за окном, тем глубже принимал идеи 60-х, начинал чувствовать себя их защитником и справедливым борцом за эти идеалы. Наряду со всей этой не юношеской серьезностью в Уолтере всегда присутствовала некоторая разболтанность и вседозволенность. Довольно рано он начал отпускать сальные шуточки, так же, впрочем, как и длинные волосы, таскался за девушками, курил. Отец не ругал его за это. Он вообще не ругал Уолтера. Чарльз был убеждён, что только давая полную свободу,
