Николаем, причем родом немку. Когда в 1915 г. Николай принял на себя верховное командование армией и перебрался в Ставку в Могилеве, примерно в 700 км от столицы, он препоручил супруге контролировать остававшихся в Петрограде министров. В последующие два года правительство постепенно превращалось в
В итоге в декабре 1916 г. известие о гибели Распутина (вовсе не от рук политических террористов, убийцами стали два члена императорской семьи – князь Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович) было с восторгом принято всей страной. Затем распространились слухи, будто великие князья Кирилл, Борис и Андрей готовят дворцовый переворот, в результате которого Александру заточат в отдаленном монастыре. Никаких подтверждений тому не было, но в столичных салонах укрепилась уверенность в том, что дни «этой женщины» сочтены.
Однако пока и мысли не возникало устранить династию Романовых полностью: общее желание сводилось к тому, чтобы Николай, под нажимом отрекшись от престола, уступил его, согласно закону, своему 12-летнему сыну Алексею, а младший брат Николая Михаил стал бы регентом. Михаил был героем войны, кавалерийским офицером, награжденным двумя главными воинскими наградами империи, к тому же он выражал симпатии конституционной монархии на британский лад; армия глубоко его уважала, и Дума также с радостью признала бы его.
Из нескольких политических заговоров той поры самым серьезным оказался возглавленный влиятельным членом Думы, главой партии октябристов («Союз 17 октября») Александром Гучковым, который считал, что перемены необходимы, и срочно: в противном случае крайне левые экстремисты выйдут на улицы и в России разразится новая революция.
В качестве альтернативы революции Гучков планировал бескровный дворцовый переворот: арестовать царский поезд по пути из столицы в Могилев и наутро объявить об отречении как о свершившемся факте. Гучков был убежден, что в этом случае всенародное давление принудит царя смириться с отречением.
Другой заговор, не связанный с первым, исходил из самой Ставки, и в нем участвовал начальник штаба генерал Михаил Алексеев. Одной из главных фигур заговора стал князь Львов, популярный общественный и политический деятель. Эти заговорщики собирались арестовать Александру во время ее очередного визита в Ставку и вынудить царя отправить ее в Ливадию. Если же он отказался бы сделать это (что было весьма вероятно), то в таком случае царю пришлось бы отречься с теми же последствиями, каких добивались и участники первого заговора: трон занял бы юный император, а его дядя, великий князь Михаил, стал бы регентом. Хотя оба эти плана не были доработаны полностью, и те и другие заговорщики были вполне уверены в успехе. Окружение Гучкова, планировавшее решительные действия на март, было уверено, что устранение слабого царя и его коварной супруги и необходимо, и неизбежно – только так возможно спасти царскую Россию.
Но у истории, как это нередко случается, имелись свои планы. Будущее России в итоге решили не немногие избранные, а громогласная уличная толпа, которая до последнего момента и не догадывалась, какую роль ей предстоит сыграть. Мятеж был спонтанным, без плана, даже без вождя, которого можно было бы назвать хотя бы задним числом. Недовольство перешло в беспорядки, беспорядки вылились в бунт, бунт обернулся революцией. Причем все это происходило главным образом в столице, а большая часть страны поначалу вовсе не реагировала на события – а некоторые регионы и узнали-то о них, когда все было уже кончено.
Ближайшим поводом к беспорядкам послужило опасение, что скоро начнутся перебои с хлебом. Опасение это принадлежит к числу самосбывающихся пророчеств: хотя хлеба пока что было достаточно, многие хозяйки скупали его и запасали, создавая таким образом дефицит. Но перебои с хлебом были одним из многих факторов. Происходили крупномасштабные забастовки, которые привели к массовым увольнениям на огромном Путиловском заводе – по оценкам, около 158 000 человек остались к концу февраля без работы. Сам Петроград превратился в военный гарнизон: 170 000 солдат и матросов размещались в городских казармах и жадно прислушивались к агитаторам, среди которых было немало немецких шпионов, активно пробуждавших в войсках недовольство именно в расчете спровоцировать революцию и вывести Россию из войны.
Внезапно в субботу 25 февраля (10 марта по н. ст.) угроза революции воплотилась в реальность. Дело не только в том, что в этот день погибло шесть человек, но в том, что один из них был полицейским, который ворвался в толпу демонстрантов, желая отобрать у них красное знамя, и был убит казаком. Казаки до тех пор были самыми надежными частями, направляемыми на подавление мятежников и демонстрантов, и если уж на них нельзя было больше положиться, то у царского режима не оставалось никого. В воскресенье число погибших возросло до 200. Самое зловещее: батальон Павловского лейб-гвардейского полка взбунтовался в казарме, солдаты напали на своего полковника и отрубили ему руку. После этого им оставалось либо совершить революцию – либо ждать веревки палача.
Председатель Думы Михаил Родзянко в отчаянии телеграфировал царю: «В столице анархия. Правительство парализовано… Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство» – настаивал он, уверяя, что «всякое промедление смерти подобно». Однако Николай счел все это пустой паникой: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор». Тем не менее царь принял решение направить в столицу верные ему войска и сам тоже собирался приехать в резиденцию Царское Село в 20 км от Петрограда – этого, считал он, будет достаточно для решения проблемы. Мятежные солдаты – попросту чернь с
