неодобрении большевистского режима, да и вообще любого, кто попадет под руку. Закон и судебный надзор на время потеряли свою силу, приказ о казни могла отдать «тройка» – закрытое совещание трех сотрудников тайной полиции. Апелляций не было.
Паранойя стала нормой жизни, и большевики все более и более полагались на своих палачей-убийц. Методы ЧК, цинично описанные «железным» Феликсом Дзержинским, были просты: признания вырывали под пытками, за этим сразу следовала казнь. «Мы – за организованный террор, – писал в июне 1918 г. Дзержинский, – террор абсолютно необходим во время революции. Чека обязана защищать революцию и бороться с врагами, даже если ее меч обрушивается случайно порой и на невинные головы».
Покушение 30 августа повергло большевиков в пучину паники и страха. В хаосе гражданской войны, окруженное врагами, юное государство видело угрозу повсюду. Предположение, выдвинутое сразу после покушения и всеми принятое, состояло в том, что вождь пал жертвой заговора врагов. Пришли известия и о другом покушении, на этот раз со смертельным исходом. Был застрелен председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий. Множество подозреваемых были арестованы, подвергнуты пыткам и расстреляны.
Точное количество жертв установить сложно. Первая партия, которую связывали с Брюсом Локхартом, состояла, по-видимому, из 800 эсеров и других противников режима. Большинство из них арестовали после Октябрьской революции и держали как заложников, которые должны были заплатить своими жизнями за происки врагов революции. Поражают даже те цифры, которые были опубликованы в официальных источниках. В одном только Петрограде казнили 512 политических заключенных, среди которых никто не был как-либо связан с Фанни Каплан. По всей же стране, по оценкам, было расстреляно 14 000 человек.
Непосредственным результатом августовских событий стало сильнейшее ожесточение большевиков. В отместку за покушение на Ленина классовых врагов хватали и расстреливали без какой-либо их вины, за одно лишь социальное происхождение. Проводившиеся большевиками операции позже были взяты за образец гестапо: из бывших царских чиновников, помещиков, священников, адвокатов, банкиров и купцов отбирали заложников, которых можно было использовать для ответных действий. Британский журналист Морган Филипс Прайс писал о своем ужасе перед методами большевиков:
«Мне никогда не забыть одну из статей в "Известиях" – в номере, который вышел в субботу 7 сентября. Она не оставляла сомнений в значении происходящего. В ней предлагалось взять в заложники бывших генералов царской армии, из кадетов и из среднего класса Москвы и Петрограда, и расстреливать по десять за каждого большевика, который падет жертвой белого террора. Вскоре после этого Центральный исполнительный совет издал декрет, приказывавший всем офицерам старой армии на территории республики собраться в определенный день в определенных местах…Большевистские лидеры объясняли Красный террор тем, что заговорщики убедятся в силе республики только тогда, когда она сможет наказать врагов, в то время как врагов может убедить лишь страх смерти. Все ограничения, наложенные цивилизацией, перестали действовать…»
Ленин сам подписывал расстрельные списки. Именно он инициировал террор, и именно он делал его все более и более кровавым. Заявив, что взял себе за образец фанатичного Рахметова из романа Чернышевского «Что делать?», он тем самым признал, что им двигала безжалостность. Вот его слова: «Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей… А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно!»
Этот фанатизм, приведший к огромному количеству «безжалостных избиений» в последующие пять лет, несомненно, был усугублен пулями, попавшими в него в августе 1918-го. Казалось, теперь целью Ленина стало физическое уничтожение целого социального класса. Если живешь чуть лучше других, ты должен испытывать вину. За нежные, не привыкшие к физическому труду руки тебя могут расстрелять. Истинную цель террора описал глава украинской ЧК Мартын Лацис:
«Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность Красного террора».
Во имя ленинской утопии за три года (до 1921-го) было убито, по приблизительным оценкам, полмиллиона человек. Выпущенные Каплан в августе 1918-го три пули сделали террор неотъемлемой чертой советского общества. Апогеем его стали репрессии 1930-х гг., проводившиеся при Сталине. В течение 70 лет существования СССР закону всегда отводилась вторичная роль. Даже в 1980-х Михаил Горбачев говорил о том, что советское общество никогда не управлялось законом. Убийства закончились, но осталось беззаконие, и так продолжается и по сей день.
Могло ли быть иначе, если бы Фанни Каплан удалось убить Ленина? Или если бы это покушение не состоялось? Альтернативная история – дело неблагодарное. Она оставляет слишком много пространства для воображения, однако есть свидетельства того, что соприкосновение Ленина со смертью изменило направление советского политического процесса.
Нацеленный на «классовых врагов» террор вызвал небывалый по размаху исход лучших умов из России. Представителей бывшего среднего класса объявили буржуями, «буржуазными паразитами» и «бывшими». Их дома и имущество конфисковывали. Продуктовые нормы для них были назначены минимальные, они оказались на грани гибели от голода и были обречены на тяжелый, зачастую смертельно тяжелый труд.
От 1 до 2 млн интеллектуалов, ученых, деятелей искусства, которых не скосила коса ЧК, покинули страну. Эта утечка мозгов дорого обошлась нации. Философ Василий Розанов незадолго до того, как умереть от голода, написал пророческие строки:
«Божественная комедия. С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русской Историею железный занавес. Представление окончено. Публика встала.
