разбитыми головами, расплющенными лицами, вдавленными грудями. Над телом девятнадцатилетнего Старостина кричал его отец, сам уцелевший совершенно случайно.
В результате обвала в левом крыле здания образовалась огромная (примерно 10 на 10 метров) дыра, связавшая в одно пространство третий, четвертый этажи и чердак. Сверху свисали металлические балки, обломки досок пола, кое-где висели остатки «перекрытий системы Серебровского».
Отвечавший за постройку архитектор представлял видную фигуру в городской строительной администрации, а потому дело об этом обвале относится к числу наиболее туманных. Складывается впечатление, что управа отнюдь не горела желанием определить точную причину аварии и ее виновников. Материалы по делу об обвале перекрытий училища на Бутырках были переданы прокурору «без привлечения к ответственности определенного лица». Зато сразу же после обвала было остановлено строительство училищного здания на Миусской площади, где также использовалась «система Серебровского», – до окончания расследования.
Перекрытия обрушились в результате сочетания ряда неблагоприятных факторов, главным из которых стали низкая надежность примененной конструкции, ее малый запас прочности и слабая устойчивость к нарушениям технологии. При надлежащей тщательности работ обвала могло и не произойти (в остальной части здания перекрытия устояли). Но, как это уже неоднократно бывало, строительный подрядчик торопился сдать работы, а надзиравший за строительством архитектор не имел достаточной твердости, чтобы прекратить допускавшиеся нарушения. Уложенный в холоде раствор не мог набрать нужной прочности, а различное температурное расширение кирпича и связывавшего его железа довершило процесс разрушения.
Кстати, октябрь 1911 года подтвердил своеобразное правило – обвалы в Москве редко происходят в одиночку. Всего за четыре дня до катастрофы на Бутырках аналогичное происшествие было зафиксировано на стройке огромного жилого дома Художественного общества (ныне двор дома № 21 по Мясницкой улице). Здесь 7 октября в ходе работ рухнул потолок восьмого этажа, придавив и изувечив троих молодых рабочих.
Весной 1912 года строительство училищного дома возобновилось. Уцелевшие перекрытия были тщательно осмотрены и укреплены. Обрушившаяся часть восстановлена. В том же году здание вступило в строй. Свое образовательное назначение оно сохранило до наших дней – в нем работает детская музыкальная школа.
Прочая же застройка улицы представляла собой деревянные хибарки или двухэтажные кирпичные полужилые-полуторговые домишки. В таком виде и встретили Бутырки 1917 год.
Новый масштаб Бутырок
С конца 20-х годов реконструкция Бутырок шла непрерывно, но долгое время работа эта не бросалась в глаза. Стоявшее вдоль Бутырской улицы жилье обеспечили электричеством, водопроводом, канализацией, но сами дома оставались старыми. Многие из них дожили до 1970 года, а два самых больших уцелели и сегодня. В более или менее приличных двухэтажных домах по западной стороне улицы размещались маленькие магазинчики, в том числе старая и очень уютная кондитерская, насквозь пропахшая шоколадом и леденцами. По углам зала стояли огромные кожаные диваны и столы, за которыми можно было вкусить свежий эклер или отведать сливочной помадки. В доме по соседству работал магазин игрушек, служивший местом притяжения всей окрестной детворы.
Новое строительство все же велось. Пожалуй, самое интересное из предвоенных сооружений на Бутырской – дом № 86. Он завершает собой правую сторону улицы, но является одним из первенцев начавшейся реконструкции. Это вполне оправданно – именно так обстояли дела и на других реконструируемых московских улицах. Ведь в первую очередь сносились наименее ценные строения, стоявшие, как правило, подальше от центра.
Сложные плановые очертания, внешняя массивность и солидность выдают принадлежность дома № 86 к архитектуре второй половины 30-х годов. Но бросается в глаза удивительная разномастность сооружения, левое крыло которого отделано гораздо богаче центра и правого.
Начинался дом в 1935 году, когда «жить стало легче, жить стало веселее», что сразу же нашло отражение в московском строительстве. Вместо аскетических домов-коробочек 20-х годов стали вырастать солидные здания, в отделке которых использовались детали из арсенала классической архитектуры. Вот тогда-то московский трест хлебопечения и решил выстроить для своих сотрудников большой дом – рядом с одним из первых хлебозаводов, который располагался буквально в двух шагах – на Новодмитровской улице, № 1.
С 30-х годов Москва стала мировым лидером в механизации хлебопекарного производства. В крупных городах только промышленное производство хлеба могло избавить горожан от антисанитарии и фальсификации продуктов в мелких пекарнях. В Москве большинство хлебозаводов строилось по системе инженера Г. П. Марсакова, предложившего оригинальный конвейерный метод промышленного хлебопечения. Эти хлебозаводы выделяются цилиндрической формой, поскольку все технологические процессы в них выполняются на кольцевых конвейерах. Инженерные коммуникации проходят по средней оси цилиндра, основой зданий служат железобетонные конструкции. Балки перекрытий радиально расходятся от центральной опоры.
Действующий хлебозавод на Новодмитровский улице – пятиэтажное цилиндрическое здание с ленточным остеклением. К главному корпусу здания завода примыкает трехэтажный административный корпус с остекленным полуцилиндром лестничной клетки. Строился завод под руководством архитектора Филимонова, прорабом был инженер A. M. Преображенский. Установить автора архитектурного решения нелегко – на проектных чертежах встречаются подписи Соловьева, Филимонова, Шервуда[84]. Подобная ситуация типична для многих промышленных сооружений. Они гораздо сложнее жилых и общественных зданий, а архитектурной обработке уделяется, как правило, слишком малое внимание. Потому даже многие выдающиеся здания промышленного назначения до сих пор не атрибутированы.
