Совсем иная картина наблюдалась при строительстве жилья для хлебозавода. Проект дома-красавца выглядел весьма внушительно. Высокая центральная часть отступала вглубь, образуя парадный двор – курдонер. По бокам – шестиэтажные крылья, угловые части которых прорезаны глубокими лоджиями. Цоколь отделывался гранитом, остальные стены – высококачественной терразитовой штукатуркой. Завершать комплекс должна была двенадцатиэтажная башня, выходящая на Новодмитровскую улицу.
Спроектировали дом братья К. Н. и Ю. Н. Яковлевы, известные московские зодчие. Среди их работ – станция метро «Сокол» и самый крупный московский виадук того времени – Крестовский путепровод. Еще более знаменит был консультант – профессор П. А. Голосов, вписавший свое имя в историю советской архитектуры благодаря созданному им издательскому комплексу «Правда». Казалось бы, при таких родителях дому обеспечено безоблачное будущее. Но вышло иначе.
Угроза надвигавшейся войны заставила направлять средства на оборону. На реализацию широких проектов денег не хватало. Обеднел и трест хлебопечения. Пришлось раздать комплекс по частям: центр отхватил себе Институт имени Гнесиных, а левое крыло попало во владение сетей МОГЭС. И конечно, каждый из новых хозяев поручил строительство своему подрядчику. В общем, строили как хотели и как могли. Вдобавок и братья Яковлевы передали авторский надзор А. Ф. Комиссарову, архитектору треста хлебопечения[85].
Великая Отечественная война нарушила мирное развитие страны, отложила реализацию многих планов. Поставила она точку и в затянувшемся строительстве дома № 86, заставив забыть обо всех архитектурных теориях.
В итоге по проекту Яковлевых достроено только правое крыло (которое строили хлебопеки), да и то без высокой башни. В 1937 году стройка перешла в ведение завода № 132 Наркомата оборонной промышленности[86], а тот передал проектирование неоконченных частей дома 7-й архитектурно-проектной мастерской Моссовета, и завершался он уже по проекту, сильно упрощенному архитектором В. Курочкиным[87].
Центральную часть, по-видимому, еще пытались как-то отделать. Об этом говорят зачатки пилястр на фасаде и, главное, огромный проезд во двор высотой в четыре этажа, шириной в три оси, с могучим, отделанным кессонами сводом. Видимо, не давала покоя московским зодчим слава архитектора К. И. Росси, украсившего Петербург арками на Дворцовой и Сенатской площадях. Только почему-то не учитывали москвичи того, что проектируемые ими величественные арки перекрывали не важные улицы центра города, а всего-навсего въезды во дворы.
В левом крыле дома арок не было, даже маленьких. Оно так и оставалось совершенно голой коробкой. Даже эффектные лоджии, врезанные в углы здания, заложили, получив дополнительную жилую площадь, но окончательно обезобразив все сооружение. Лишь в последние годы его внешность привели в более или менее приличный вид. Но, несмотря на все неурядицы своего рождения, дом № 86 стал самым лучшим и самым большим на Бутырской улице, задав новый масштаб и уровень ее застройки.
Правда, в этой роли долго оставаться ему не пришлось. В 1952 году за его северным крылом в глубине квартала развернулось строительство еще одного жилого дома (№ 866). Детище архитекторов Б. Г. Тамбиева, В. Б. Сырейщикова, П. А. Новикова[88] на тогдашней глухой окраине выглядело пришельцем из другого мира: во-первых, благодаря своим размерам – целых десять этажей, а во-вторых, из-за исключительно торжественной отделки фасада высококачественной керамикой. В этом отношении он мог вполне состязаться со своими ровесниками – высотными зданиями. Самым же непонятным было то, что вся эта монументальность пропадала впустую – дом не просматривался с улицы и своим торжественным фасадом выходил на железную дорогу. Но и с нее восприятие нового здания оказывалось искаженным, поскольку в этом месте поезда шли по высокой насыпи, и поставленный у ее подножия дом выглядел как бы провалившимся в яму. Единственным объяснением совершенно не оправданного парадного решения обычного, в сущности, жилого дома может служить пожелание важного заказчика – Государственного комитета радиоинформации и радиовещания.
На противоположной стороне улицы первым домом советских Бутырок стало строение под № 75. Выглядит оно сегодня как типичное современное офисное здание. Но до предпринятой в начале XXI века перестройки оно являлось ярким образцом конструктивизма и предназначалось для размещения фабрики-кухни. Сегодня про эти заведения общественного питания стали забывать, а ведь в первые годы советской власти именно они приобщили большинство москвичей к элементарной гастрономической культуре!
Целые поколения наших предков завтракали, обедали и ужинали под одним и тем же замшелым девизом: «Щи да каша – пища наша!», по праздникам прибавляя к этому селедку с луком. Элементарные, но требующие затрат времени на приготовление блюда типа котлет, салата или компота оставались доступными лишь зажиточным слоям, имевшим возможность держать кухарку. А потому вполне оправдан малопонятный для нашего современника восторг рабочих 20-х годов при виде «кухонных цехов», способных дешево и вкусно накормить или снабдить разнообразными полуфабрикатами тысячи людей ежедневно.
Так, фабрика-кухня на Бутырке рассчитывалась на шесть тысяч ежедневных обедов, посетителей принимали три просторных, светлых и чистых зала, а на первом этаже открылся магазин-кулинария. Здание было выстроено в 1929–1930 годах по проекту архитектора К. Н. Яковлева[89].
В 30-е годы на улице успели возвести еще два капитальных строения – школу и производственный корпус. Прекрасное школьное здание (Бутырская улица, № 42) выстроили по проекту А. В. Машинского. Среди многих других типов учебных построек 30-х годов школы Машинского выделялись особо
