нарядным обликом – не зря в Москве их построили около двух десятков. Вынесенные далеко вперед перед высоким центральным объемом пониженные на один этаж боковые крылья создавали впечатление почти дворцовой композиции[90]. Так, в сущности, оно и было – вплоть до 1935 года капитальные школы являлись для городских окраин большой диковинкой, и лишь массовое строительство 1935–1940 годов превратило их в самый привычный элемент городской застройки.
Школа на Бутырской была хорошо и со вкусом отделана. Возможно, именно это в сочетании с ее расположением на шумной магистрали послужило причиной смены ее назначения. С конца 50-х годов в ней размещались районные Советы депутатов трудящихся – Тимирязевского, затем Свердловского районов. При приспособлении школы под административное здание ее трехэтажные крылья надстроили вровень с центральным объемом, исказив первоначальный облик.
Сильным переделкам подверглась и еще одна школа (Большая Новодмитровская улица, № 63), хорошо видимая с Бутырской улицы. Она была выстроена во второй половине 30-х годов по проекту М. Г. Куповского и долго служила по прямому назначению. В начале XXI века над четырехэтажным зданием возвели пятый этаж, а фасады украсили с помощью современных отделочных материалов.
Перпендикулярная Бутырской Новодмитровская улица упирается в стальные пути Савеловского направления. Когда-то здесь был переезд, по которому можно было проехать в обширный треугольник, образованный тремя железными дорогами – Рижского, Савеловского направлений и веткой, соединяющей Белорусское и Курское направления. Закрытие переезда привело к тому, что сегодня эта территория практически изолирована от остального города. Транспортная связь с ней осуществляется только по переезду на стыке улиц Двинцев и Складочной, а также под путепроводом в переулке Добролюбова. Правда, есть еще один путепровод под путями Рижского направления, однако его вертикальный габарит настолько мал, что этой дорогой могут пользоваться лишь невысокие легковые автомобили. К тому же на протяжении многих лет углубление под путепроводом было залито водой. Автомобили проезжать там не могли, а для пешеходов были устроены мостки. Проходя по ним под путепроводом, приходилось нагибаться.
Самое высокое сооружение на треугольнике – полиграфический комбинат «Молодая гвардия» (Новодмитровская улица, № 5а), выстроенный в 1967–1970 годах. С Бутырской улицы видна 19-этажная башня издательства. Низкий переход связывает ее с Г-образным в плане корпусом офсетной печати. Архитектору Р. Сунчелею и конструктору К. Дорохину удалось спроектировать эффектный ансамбль[91]. Жаль только, что поставлен он в глухомани, куда редко забредают прохожие и где любоваться им могут разве что работники окружающих промышленных предприятий.
Мельниковская «Свобода»
Самое известное в этих местах произведение архитектуры конструктивизма – здание клуба фабрики «Свобода» (позже Дворец культуры имени Горького) – расположено на Вятской, а не на Бутырской улице, но совсем рядом с последней и неплохо с нее просматривается. А обратить на него внимание стоит.
Во второй половине 20-х годов XX века рабочие клубы росли в Москве с быстротой неимоверной – почти как грибы. При этом хозяева клубов еще слабо представляли, что, собственно, в этих клубах будет делаться. Эта неопределенность функций, помноженная на понятный романтизм первого послереволюционного десятилетия, и открыла простор для деятельности зодчих, как серьезных, так и легкомысленных. Как и сегодня, процесс получения выгодного заказа был связан со способностью показать заказчику товар лицом.
Наиболее преуспел в этом сложном ремесле К. С. Мельников. Свои проекты он сопровождал комментариями, акцентировавшими внимание на какой- нибудь особенности, нетривиальной идее, заложенной в них зодчим. Вопрос, насколько реалистичны, практичны эти замыслы, тщательно обходили. Именно так получилось и с клубом «Свобода». Здесь фантазия зодчего подсказала решение главного зала в виде гигантской цистерны, которую вдобавок можно было делить пополам (с помощью специальной раздвижной перегородки) для создания двух залов поменьше.
Зачем требовалась клубу цистерна, часто ли возникала потребность в делении зала, да и была ли в те времена возможность реализации этой самой перегородки, зодчего, конечно, не интересовало. Да и сам заказчик, завороженный высоким полетом мельниковских фантазий, безропотно согласился с проектом.
Зато попробовали было указать архитектору на недостатки его проекта в управлении московского губернского инженера, которое в те годы должно было в обязательном порядке утверждать проекты всех общественных сооружений. Но и эти попытки повлиять на Мельникова оказались безуспешными.
Вот что рассказывает он сам: «Пробовали не утверждать проект клуба имени Русакова. Вспыхнув гневом, мои парни Макаров и Васильев забрали отверженный проект и меня, пришли в Моссовет к товарищу Волкову. Тот срочно вызвал к себе начальника Губинжа – Петра Маматова, и здесь же, не присаживаясь, он с дрожью завизировал чертежи строительства, которого еще никогда и нигде не строили»[92].
Рассказ вызывает большие сомнения, так как Петр Яковлевич Волков, о котором, видимо, идет речь, курировал в Моссовете направление, далекое от строительства, и вызывать к себе губернского инженера вряд ли мог. Вероятнее всего, зодчий просто хвастает, хотя, может быть, в его рассказе есть доля истины. Но и в том и в другом случае рассказчик выглядит не слишком красиво. В первом варианте Мельников предстает выдумщиком, а во втором – пользуется «административным ресурсом» для давления на честного и знающего специалиста и протаскивания своих сомнительных проектов.
