зодчество должно было характеризоваться сплошным обвешиванием стен всевозможными мелкими декоративными детальками, позаимствованными из каких-нибудь известных сооружений или изобретенных самим зодчим. Самым подходящим поприщем для подобной архитектуры стало церковное строительство, в каковом Зыков особенно преуспел, – всего им построено или перестроено около сотни культовых зданий.
А после его кончины на первый план выдвинулся А. А. Латков, работавший в зыковском духе. С конца XIX века он занимал пост архитектора Троице-Сергиевой лавры. Возможно, поэтому ему и поручили постройку часовни во имя Сергия.
Гораздо большую ценность, чем этот «исторический памятник», представляло здание Рогожско-Симоновского универмага. Оно числилось по Золоторожскому валу, № 42, однако один из его фасадов выходил на Тулинскую улицу, другой – в Гжельский переулок. Выстроенный в 1928 году универмаг стал одним из первых подобных сооружений советской Москвы. Контора «Строитель» возвела крупное по тем временам здание всего за один сезон, использовав при этом передовые технологии строительства. Основой служил монолитный железобетонный каркас, ограждающие конструкции складывались из шлакобетонных камней.
В отличие от многих своих ровесников здание не имело сплошного остекления. Проектировщики сознательно отказались от этого приема, поскольку витрины по большей части заслонялись шкафами с товарами. Убрать их оттуда значило сократить торговые площади. Поэтому толку от огромных витрин, какими был снабжен, например, знаменитый универмаг на Красной Пресне (выстроенный по проекту Л. А., В. А. и А. А. Весниных), было немного. С учетом этого фактора Рогожско-Симоновский универмаг получил витрины лишь в первом этаже. Окна второго и третьего этажей были подняты на два метра от пола, что давало возможность ставить под ними торговое оборудование без ущерба для освещенности. В полуподвале целесообразно разместился мебельный отдел[54]. Рассчитанный на 3 тысячи посещений в час, универмаг долгое время служил проводником культуры в этот некогда глухой уголок Москвы. Несмотря на то что здание являлось интересным образцом архитектуры конструктивизма, оно было безжалостно уничтожено в самом конце XX столетия.
Пожар-загадка
Вековым бичом Рогожской слободы были пожары. Слобода горела часто и страшно. Одним из таких бедствий стала огненная трагедия 11 июля 1834 года (о ней уже упоминалось в связи с историей церкви Сергия в Рогожской слободе). Горело Лефортово, но, очевидно, пламя докатилось и до Рогожской слободы. По крайней мере, в письмах современников отмечается, что «Рогожская вся сгорела и две церкви».
Не слишком изменилась ситуация и в дальнейшем. Правда, к середине XIX века пожары общегородского значения, истреблявшие если не всю Москву, то значительную ее часть, ушли в прошлое. Знаменитый пожар во время французского нашествия 1812 года был последним подобным бедствием. Однако пожары «районного масштаба», в ходе которых выгорали целые кварталы или улицы, продолжали происходить с пугающей регулярностью. Так, даже в последние десятилетия XIX века начисто сгорели Балканы, Бабий городок, Толкучий рынок[55].
Самый ужасный из таких пожаров красочно описан в обстоятельном рассказе московского старожила П. И. Богатырева, публиковавшемся в 1906–1907 годах в одной из московских газет[56]. Под пером мемуариста местом страшной катастрофы стала конечно же Рогожская слобода.
Согласно повествованию, в шесть часов вечера 2 июля 1862 года загорелся один из деревянных домов слободы. По разошедшимся спустя несколько дней слухам, там варили варенье. На улице стояла жара, дул довольно сильный ветер, и спустя час пылала вся улица. В Рогожскую собрались пожарные всех частей, но противостоять набравшему силу среди деревянной застройки пламени они не могли. Не помогло и прибытие высшего начальства, включая самого генерал-губернатора.
Поднялась настоящая буря, в воздух летели пылающие головни, клоки сена, рогожи. В полночь огонь охватил все три Рогожские и Воронью улицы, горели 165 домов. Загорелся и расположенный неподалеку склад, на котором хранился весьма нужный в то время продукт – деготь. Поднялся черный удушливый дым, из прогоревших бочек вытекали огненные реки.
Паника охватила не только жителей Рогожской слободы. Обитатели соседних местностей торопливо вязали узлы, готовясь покинуть свои жилища при приближении огня. Для поддержания порядка и предотвращения мародерства были вызваны воинские части. Пожарные ломали еще не горевшие избы и лавки, надеясь лишить пламя пищи.
Страшный пожар пылал три дня и три ночи, после чего начал сам по себе стихать. Рогожская слобода превратилась в огромное пепелище.
Автор описания этого поистине ужасного бедствия приводил бередящие душу подробности несчастья. Указание точного времени события внушало доверие ко всему рассказу. Благодаря этому относительно недавно он был перепечатан в почтенном сборнике воспоминаний московских старожилов[57]. Но попытка проверить сообщаемые Богатыревым сведения привела к удивительным результатам. Ни одна из выходивших в 1862 году московских газет не уделила внимания жуткому (согласно Богатыреву) пожару, хотя в них исправно описывались обгоревшие чердаки отдельных хибарок и загорания курятников. Можно допустить, что сведения о пожаре в силу каких-то высших соображений были засекречены. Но подобное предположение выглядит маловероятным, поскольку в том же 1862 году практически все газеты (с явного одобрения властей) широко
