Самым важным было то, что строились дома по методам сборного домостроения, хотя и довольно примитивного. Стены по- прежнему выкладывались из кирпича и шлакобетонных камней, но ряд строительных элементов изготавливался в заводских условиях. В специально оборудованных цехах производились ступени, карнизы, подоконники, кронштейны балконов, бетонные детали отделки фасадов. Из скульптурного цеха выходили детали комнатных карнизов, потолочные розетки. Само собой, в заводских условиях изготавливалась вся столярка – оконные блоки, двери, стропила, щиты для монтажа внутриквартирных перегородок, встроенных шкафов. Для доставки материалов была проложена временная узкоколейка, стройплощадки оборудовались подъемными кранами и другими средствами малой механизации.
О хорошей организации работ свидетельствовала и заблаговременная инженерная подготовка территории. До начала строительства были проложены все подземные коммуникации – водопровод, бытовая и ливневая канализация, теплотрассы, а также спланированы и замощены все внутриквартальные проезды[115].
Руководство И. В. Жолтовского делает вполне объяснимым то, что авторы квартала Главнефтестроя для оформления домов обратились к классическим идеалам. Фасады домов украшались пилястрами, щипцами, балясниками. В том же духе были выдержаны и малые формы – ограды, ворота. Словом, почти настоящий классицизм, только в очень малых размерах и примененный к вполне современным жилым домам. К стилю домов Перова поля вполне применимо определение «игрушечный классицизм» – именно он с легкой руки И. В. Жолтовского и его присных получил широкое распространение в послевоенном СССР.
Внутренняя противоречивость замысла стала очевидной уже в ходе строительства. На Перовом поле не успели завершить последние дома, как архитектурное решение квартала Главнефтестроя подверглось жесткой и во многом справедливой критике. Уже в 1949 году работа Арефьева, Лисициана и Маляна приводилась как образец бездумного перепева мотивов средневекового дворцового и культового зодчества. В самом деле, это была чисто изобразительная архитектура, старинные картинки, нарисованные на современных жилых домах. Вывод делался однозначный: квартал на Перовом поле нельзя было признать работой, созвучной эпохе и самой природе социалистического строя[116].
Обвинения раздавались не только в адрес архитекторов, но и организации-заказчика. Ее представителям ставилось в вину невнимание к критическим замечаниям на проект, когда тот еще находился в стадии разработки. Очевидно, нефтяникам понравился «игрушечный классицизм» перовских домиков, и они спокойно проигнорировали мнение передовой части московской архитектурной общественности.
Справедливости ради нужно отметить, что «классическая» декорация домов на Перовом поле сделала дома уютными и теплыми с виду, дворы получили привлекательное оформление. Но сама идея малоэтажного строительства в Москве была во многом вынужденной, обусловленной послевоенными трудностями. Узкий ассортимент строительных материалов, нехватка механизмов, слабость инженерных сетей заставили искать соответствующие решения жилищной проблемы. Как только советская строительная индустрия набрала ход (а произошло это очень скоро), малоэтажное строительство сошло на нет. А то, что было построено раньше, уже с середины 60-х годов начало уступать место новым крупным домам. Сегодня от Перовского поселка, как, впрочем, и от большинства аналогичных массивов, сохранились лишь единичные постройки.
С кварталом на Перовом поле связана еще одна не очень красивая история. С легкой руки всевозможных демократов-москвоведов почти все малоэтажные (и не только малоэтажные) кварталы, сооружавшиеся в Москве вплоть до середины 50-х годов, в средствах массовой информации стали именоваться «немецкими» городками. Обычно указывается, что так их называли местные жители, но никаких подтверждений этим весьма сомнительным фактам не приводится. «Веским» основанием для присвоения, в сущности, позорных наименований является то, что в строительстве принимали участие немецкие военнопленные. Следуя другой демократической моде, немцев разбавляют советскими заключенными (которые конечно же все как один были «политическими»). И как-то нехотя, в самом конце упоминают каких-то «вольнонаемных» строителей. Если верить всем этим писаниям, то руками военнопленных немцев и заключенных построено не менее половины Москвы! Все «политические» заключенные являлись квалифицированными каменщиками, бетонщиками, сварщиками, раз они «выстроили» даже высотное здание МГУ на Ленинских горах. А немецкие военнопленные (все как один – плотники, каменщики, штукатуры, видимо, лиц других специальностей в плен не брали!), строили московские дома аж до начала 60-х годов! Дальше – больше. Особо рьяные энтузиасты «немецкого следа» дописались до того, что проекты многих московских зданий разрабатывались все теми же пленными немцами!
Подобная чепуха малосведущими в истории Москвы компьютерщиками переносится на страницы всяких интернет-изданий, чтобы засорять мозги тысячам доверчивых москвичей.
На самом деле пленные немцы если и участвовали в строительстве, то отнюдь не в качестве ключевых фигур. Элементарная осторожность не позволяла доверять столь ненадежному во всех смыслах контингенту выполнение важных, требующих высокой квалификации строительных работ. Зато в роли разнорабочих (подай-убери) их использование было вполне оправданным. И конечно, до них не было никакого дела тем, кто вселялся в новые дома после сдачи их в эксплуатацию и вообще не видел никаких немцев.
Следует помнить и о том, что в первые послевоенные годы слово «немец» было почти эквивалентно понятиям «фашист», «варвар», «убийца».
