от занимаемой должности начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Покровского и начальника оперативного отдела генерал-майора Чиркова и направить на эти должности лиц, способных организовать работу штаба фронта и поднять его роль; г) снять с должности командующего артиллерией фронта генерал-полковника артиллерии Камера и снизить его в звании до генерал-лейтенанта артиллерии. Назначить на Западный фронт нового командующего артиллерией, способного устранить недостатки в работе артиллерии. Обязать Главного маршала артиллерии Воронова немедля заняться делом устранения крупных недостатков в артиллерии Западного фронта; д) снять полковника Ильницкого с должности начальника Разведотдела штаба Западного фронта и назначить вместо него опытного и проверенного командира. Обязать начальника Разведывательного управления Генштаба генерал- лейтенанта Кузнецова принять все необходимые меры к выправлению положения дел в Разведотделе штаба Западного фронта; е) учитывая крупные ошибки генерал-полковника Гордова в командовании 33 армией, а также ряд его неправильных действий, решить вопрос о его переводе на меньшую должность и о снижении в звании до генерал-лейтенанта».
А ведь представителем Ставки на Западном фронте в то время был Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов – начальник артиллерии Красной армии. Кому, как не ему, казалось бы, знать особенности использования артиллерии, действия которой на Западном фронте оказались ниже всякой критики! Но толку от маршала, как оказалось, не было никакого. Разве что своим авторитетом он смог обеспечить Западному фронту максимум боеприпасов по сравнению с другими фронтами.
Воронов в мемуарах утверждал: «Ставка требовала немедленных решительных действий… Западный фронт продолжал испытывать большие трудности с подвозом горючего, боеприпасов, продовольствия. Железная дорога до Смоленска работала еще очень плохо, а машины на грунтовых дорогах тонули в осенней грязи…
Я слал в Ставку тревожные донесения. Прежде всего, фронту надо было оказать помощь готовыми к бою соединениями истребительной авиации за счет маневра с других фронтов или из резерва.
„Ведь нельзя же с имеющимися сейчас пятьюдесятью пятью истребителями надеяться надежно прикрывать наступающие войска, – писал я в одном из донесений. – Противник сманеврировал своей авиацией, нам также нужно совершить маневр истребительной авиацией с фронтов, где противник мало летает“.
Я просил прислать хотя бы 130–150 танков Т-34 для действий с пехотой и направить в наступающие войска пополнение в 20–25 тысяч человек.
Однако подкрепления продолжали поступать медленно. А Москва все требовала наступления во что бы то ни стало…
Недостатки в действиях войск заставляли меня глубоко переживать. Я сознавал отчасти и свою вину: у меня, по-видимому, не хватало сил и умения устранить крупные недостатки в управлении войсками, организации их взаимодействия, в снабжении фронтов всем необходимым».
Воронову, как и другим советским генералам и маршалам, вечно не хватало танков, самолетов и боеприпасов, чтобы нанести неприятелю решающее поражение. Главное же, никогда не хватало времени толком научить бойцов и командиров грамотно сражаться.
Николай Николаевич свидетельствовал: «Неудачи на западном направлении продолжались. От нас между тем требовали решительных действий: ни в коем случае не давать противнику возможности снять хотя бы одну-две дивизии с этого направления для отправки на юг».
Здесь использован традиционный прием: представить наступление на своем фронте как второстепенное, призванное лишь отвлечь неприятельские силы с направления главного удара. В действительности Сталин придавал атакам на Оршу и Витебск не меньшее значение, чем наступлению на юге, что и привело к «разбору полетов» на Западном фронте.
Воронов описывает, как его вместе с Соколовским Верховный Главнокомандующий вызвал в Москву (что также доказывает: действиям Западного фронта придавалось отнюдь не вспомогательное значение): «Сталин принял нас на даче. Он был болен гриппом, сильно раздражен и встретил не очень приветливо. Вместо благодарности за перевыполнение им же поставленной задачи на нас посыпался град упреков. Помнится его резкая фраза: „Вы там оба чаи распиваете“.
Мы с В. Д. Соколовским действительно по вечерам иногда встречались для обмена мнениями и взаимной информации за стаканом чая. Значит, кто-то уже пожаловался, увидев в обычных встречах с чаепитием какую-то крамолу».
Подозреваю, что Воронов с Военным Советом Западного фронта потребляли более крепкие напитки, чем чай, памятуя к тому же склонность члена Военного Совета Н. А. Булганина к чрезмерному потреблению горячительных напитков. Нежелание же Воронова информировать Ставку об истинных причинах неудач объяснялось просто. Между командованием фронта и представителем Ставки существовала круговая порука, позволявшая посылать наверх приукрашенные донесения. Никто не желал, опасаясь ответственности, «выносить сор из избы».
После Западного фронта Воронов представителем Ставки в войска больше не посылался. Он сам объясняет это своей болезнью. Но наверняка сыграли свою роль и неудачи Западного фронта.
Комиссия Маленкова основывалась на донесениях представителя Генштаба в штабе Западного фронта полковника Некрасова и начальников Особых отделов фронта и армий. Некрасов, в частности, 31 октября 1943 года докладывал о неудачном наступлении 31-й армии на Оршу, подготовкой и осуществлением которого руководил лично Соколовский. Основной вывод представителя Генштаба сводился к тому, что «наступательная операция 31 армии 29.10.43 была не подготовлена, проводилась шаблонно, без применения тактической и оперативной хитрости, при исключении всякой внезапности, а поэтому никакого успеха не имела». Неслучайно именно этот доклад вызвал цитированные выше гневные резолюции командующего фронтом.
