официант.
Потом они вспоминали этого официанта со смехом. И даже как-то пытались найти его в том же кафе…
А в тот вечер он сильно выручил Оломонова – была тема для усмешек. Был человек, на фоне которого он смотрелся гораздо представительнее, да и милее…
– Понравился вам спектакль? – спросил Слава, оглядываясь – не бежит ли к ним официант-клоун.
Лена отвечала минут пять, сравнивая спектакль с другими постановками, пытаясь угадать трактовку режиссера и попутно делая замечания о платьях актрис… Юрист догадался: перед ним девушка, которая идет на красный диплом. И, похоже, театр – это единственное место, куда она выбирается иногда из своих учебников.
За разговорами о театре, похожем на жизнь, и жизни, похожей на театр, они просидели до глубокого вечера.
– С вами так спокойно, – говорила девушка, когда они ехали в метро до станции Ясенево, на которой она снимала комнату.
– Лена, а пойдемте на закрытый каток завтра? – почему на каток, Слава сам не знал. И добавил: – Вы очень красивая.
Она лишь пожала плечиками, обтянутыми плащом, и ее юбка скрылась в потоке людей. Лена заранее попросила не провожать ее дальше станции.
Слава вдохнул воздух метро, а проглотил нечто иное. Вишнёвое, мятное, мягкое, парное пробежало по его внутренностям и засело где-то под левой лопаткой.
Он очень надеялся, что и она дышала так же.
…Когда Оломонов спустя пару часов позвонил ей, чтобы пожелать спокойной ночи, она ответила неприветливо и дерзко.
– Вам бы лучше не звонить, – и добавила, – Я не общаюсь с женатыми мужчинами.
Ледяной взбивалкой залезли в горло. Отдышавшись, он начал говорить ей, что просто не успел об этом сказать, что его с женой уже давно ничего не связывает, что сегодня он впервые за многие годы испытал влюбленность, что был бы счастлив, хотя бы как друзья, увидеться с ней снова.
– На тот же каток сходить можно ведь? В этом ничего аморального! – Слава был хорошим юристом, подбирал правильные слова.
О чем думала она? Впервые за двадцать два года мужчина обратил на нее внимание. Но он женат, а она воцерковлена. Она не должна теперь даже о нем думать. Куда же девать тогда мяту, вишню, сладкую вату, покрывшую и ее душу после прощания с ним на Ясенево? После получасового монолога Славы о прошлой жизни и о том, как он давно просил у Бога настоящую счастливую семью, девушка сказала то, о чем потом долго сожалела:
– На каток я не пойду, а в кино можно.
Было и кино, а еще через два дня они пошли на каток, а спустя время поехали в Сергиев Посад, где долго молились каждый о своем, и где он окончательно понял, глядя на ее невинные слезы во время службы, что больше не сможет без нее и дня.
Там – в Трапезном храме, заполненном людьми так, как сейчас заполнен людьми зал метро, он впервые вздрогнул… «Имею ли я права влюбляться?» – спрашивал он кого-то, заглядывая за царские врата? «Имеешь, ведь и любовь тоже от Бога», – отвечал ему кто-то из-под лавок вдоль закопченных стен. «Если не люблю я жену, а эту девочку люблю, чисто люблю, то неужели это страшный грех, если уйду от жены к ней? И с ней, с девушкой, о которой мечтал с детства, создам настоящую счастливую семью?»
У Славы семьи не было, Слава знал о маме с папой все из тех же книжек. Эти книжки ему дарила воспитавшая его бабушка. Она же научила его стыдиться Бога.
…Когда они пришли в отель, выяснилось, что остался только один двухместный номер. Лена просила вернуться на последнем автобусе в Москву, Оломонов сетовал на усталость и обещал не приближаться к ней ближе, чем на шаг.
…Она долго ерзала на постели, укрывшись с головой одеялом. Он мучительно наблюдал изменения ее силуэтов – ткань предательски не целомудренно обтягивало юное тело. Несколько раз порывался подбежать к ней с широкого подоконника, который заменил ему кровать. Сердце начинало биться все чаще и сильнее, так что стук уже, кажется, был слышен в воздухе. И вот она уже застывала в испуге: не сдержит слово, страшно, я погиба. Но в последнее мгновение, глубоко вздохнув, Слава оставался на месте. Успокаивался, запивал луну пакетовым гостиничным чаем. Молчал.
Оглядывал очертания номера, насколько позволял такой теплый и близкий спутник.
Номер, стилизованный под старину, обклеенный, как может показаться, бархатными обоями; широкая дубовая кровать стояла в центре – над ней картина, что-то из Шишкина, на противоположной стене мирно тикали больше деревянные часы. Это тоже был суррогат старины, каждый час они выдавали глухую мелодию «Тридцать шестого «Менуэта»» Баха.
– Из тетради Анны Магдалены, – хором вспомнили они, когда часы пропели в первый раз.
Громкость мелодии поддавалась регулированию, но Слава и Лена решили не выключать музыку этой ночи.
…После третьей мелодии она высунулась из-под одеяла.
– Неужели ты ее не любишь, вы ведь пять лет уже вместе? Так не бывает, чтобы взял и разлюбил!
Он выхватил из темноты ее влажные глаза. Девушки при свете луны похожи на ангелов. Но если ангелы при этом плачут, значит, что-то в этом мире идет не так.
Слава молчал…
