все одинаково отвечала – сама не знаю, не помню уже, какая разница, отвяжись, надо будет – найдется. И все в таком духе. Но все не находился, хотя мне очень надо было!
И вот нате, встречайте!
А он сидит на меня смотрит, пытается, вроде, что-то сказать, но не может. Волосы только свои рукой назад заглаживает, да вздыхает тяжело, словно не волосы, а траву против ветра гладил.
Стою, не знаю, что делать и что говорить.
– Ладно, потом наболтаетесь еще, – пообещала мама. – Иди к себе. Нам вдвоем посидеть надо.
Я ушла. Этот человек с волосами, который мой как бы папа, тем вечером со мной даже словом не обмолвился. Утром, когда я в школу собиралась, он чай пил на кухне, тоже ничего не сказал. Днем, когда я вернулась, он чинил шкаф, и только кряхтел, но меня как будто не заметил. Была бы я поменьше, я бы сама с ним заговорила, а тут, вроде, уже взрослая. Стеснялась.
Вечером к нам нагрянула милиция. Вернее сказать – участковый. Я у себя в комнате была, а родители с ним на кухне разговаривали.
– Я сказал – мы тебя лишим материнских прав, до тебя доходит, э? – участковый говорил так, будто словами плевался. Каждое произносил громко, быстро, дерзко.
– Что ты меня лишишь-то? Я мать – всем матерям мать, – по голосу мамы я поняла, что она в растерянности и даже напугана.
– Ты мне не чеши тут, мать она, бл…дь ты. У меня стопка жалоб от соседей. Притон, говорят. И – заберите дочку у нее, жалко девочку.
– Языки у них дырявые, вот и свистят всё, что не попадя. Какой у меня притон, сам посмотри все чисто, аккуратно. Как в этом, в раю. Я тебе говорю.
А мама в тот день и правда все вымыла, вымела. Да и папа ей помогал, прибивал, привинчивал, лампочки вкручивал. Для меня квартира наша, и правда, раем стала. Не врала мамка.
– И вообще мою девочку не трогают пускай. Она учится хорошо. Что им всем надо? Куда ее забрать? У них дети все снюхались давно. Моя умница. Хер им всем! – Мама заводилась, как после первых выпитых рюмок.
– Учится хорошо, да. Но это не твоя заслуга. Это тебе повезло, что дочь не в тебя пошла. В алкашню поганую. И ты мне тут пыль в глаза не пускай, – продолжал плеваться милиционер, – Убрано у нее все, а то я дурак, а то не знаю, в каком бардаке у тебя дочь живет! Собаки лучше живут. Все, я тебе сказал, я тебя лишу прав. Ты у меня доскешься.
– Нет, я не поняла, а чего ты мне предъявляешь? У меня ребенок живет в полной благополучной семье. А соседи треплются, так это, так от зависти чо. Травят меня. Завидуют. То, что я работать успеваю, и ребенка воспитываю, и гуляю. Ну, а что? Имею право! – теперь мама говорила так, словно уже уделала целую бутылку – также вызывающе и громко.
– Очень смешно, родная моя! Может тебе в «Аншлаг» записаться? Байки рассказывать, а? Где ты работаешь, скотина? Или что, ноги раздвигать – это работа нынче? О какой семье ты говоришь? Этот, что ли, семья? Таких как вы родителей вешать надо. А потом сжигать.
Под «этим» участковый, видимо, имел в виду папу. И тут я услышала его голос.
– Подождите, вы, пожалуйста, товарищ милиционер, не забывайтесь. И не грубите. – Голос нежный, мягкий, на фоне плевков участкового он казался скрипкой в кабаке. – Вам же говорят – у нас все хорошо, девочка в хороших руках. Мы ее любим. Мы ей, вон, подарки покупаем. Книги. Все как у всех.
– Ты кто, мужик? – спросил участковый. – Документы давай.
Дальше возникла пауза. И снова запела скрипка:
– Я отец Катин, меня долго не было, по семейным, так сказать, обстоятельствам. Я подозреваю, что девочке жилось не сладко, но теперь все изменится, я вам обещаю.
– Как же вы меня все достали! То бросают детей. То потом любят до невозможности. Потом опять – ищи свищи, – участковый заговорил тише. – Катя дома?
– Дома, – ответила мама и крикнула сквозь стенки: – Кать! Иди сюда!
Я тут же выбежала. Встала на пороге кухни. Участковый – толстый, бритый, с густыми бровями мужик, вылитый бабайка – сидел у окна на табурете, мама за столом, а папа стоял, облокотившись на стенку спиной.
– Отец этот тебе? – спросил участковый и кивнул в сторону папы.
– Да. Мне. Отец. – Тоже плевалась я словами, но не так уверенно, а по-девчачьи.
– Все хорошо у тебя? – спросил еще участковый.
– Хорошо, да, – ответила я.
– Ну, иди к себе.
Я ушла в комнату. За спиной слышала, как милиционер угрожал родителям.
– Если развели меня сейчас, я вам лично навешаю таких дюлей – реанимация не спасет. Ребенка чтоб пальцем мне не трогали, поняли меня? И ваше счастье, что мне вами заниматься некогда, а то я бы вам такую профилактику устроил – реанимация бы… – Здесь он запнулся, чтоб не повторяться, и встал
