– А как это? Когда вы познакомились?
Павел Павлович прошел на кухню, достал из пакета бутылку коньяка, шоколад.
– Я выпью. Ты, знаю, не принимаешь, а я выпью.
Сам достал стакан, но в него наливать не стал, прямо из горла отпил.
– Я раньше жил в этом же доме. Краснофлотская, 12. Правильно? В третьем подъезде. Маму твою с детства знаю – из одной песочницы. Да и в школу одну ходили. Хорошая девушка была. Что потом с ней стало – ума не приложу. Я уж потом слышал – слухи ходили – что спилась, прости Господи. Ну, да у каждого свои слабости. Не нам судить.
Теперь Павел Павлович наливал уже в стакан.
– А я сразу понял, когда тебя увидел, что ты ее дочь. Похожа, как две капли. Я ее такой и запомнил, вот как ты сейчас. Потому что потом я переехал, и мы больше не виделись.
Выпил.
– А отец твой кто, ты говоришь, не знаешь? – спросил он и почему-то закрыл глаза.
Я не отвечала, мне показалось, что сейчас наступает какая-то развязка. Это все от наводнивших наши экраны сериалов. Я вдруг вообразила себе, что Павел Павлович – мой отец и пришел мне об этом сообщить. Поэтому сейчас я ждала его признания: «Я твой отец, Кать. Прости меня».
И тут он начал говорить.
– И почему она не сказала тебе, чья ты? Может, сама не помнила? Да все она помнила, женщины такие вещи знают. Но, видать, была на то причина. Ты ее не осуждай, – помолчал, отломил дольку шоколада. – А ты знаешь, я ведь в твою маму влюблен был. Да-да, в старших классах. М-да… Жаль только, что так с ней и не переспал. Ну, пошли?
Я еще не успела осознать, что Павел Павлович все-таки не мой отец, а он сразу без перехода стал меня куда-то приглашать. Куда? Зачем?
– Куда пошли? – спросила я.
– Как куда?! – удивился он. – В кровать.
Я онемела. Не в смысле, что проглотила язык – мне казалось, что я всю кухню проглотила и запила крепким противным коньяком.
– Ну, пошли, давай, пошли. У меня мало времени, – торопил он.
Тут я пришла в себя, выплюнула кухню, и уже без всяких метафор плеснула в него коньяком. Я бы и бутылкой ударила – такая во мне в тот миг закипела злость, но Павел Павлович успел от меня отскочить.
– Ты что, дура? Я думал – ты не против!
– Уходите! Вы что тут, девку нашли? Я вам кто? – кричала я, размахивая бутылкой – оставшийся коньяк плескался в разные стороны.
Если бы он тогда что-то попытался со мной сделать, я уверена, что убила бы его. Столько во мне, повторюсь, злости появилось: наверное, все бесы, которые в квартире в моей когда-то жили – а они жили – снова вернулись и взяли меня под руки.
Но, Слава Богу, Павел Павлович не стал домогаться и ушел. Так из потенциального отца он превратился в моих глазах в старого наглого бабника, в похотливую сволочь – журналисты все такие. Только прошу, не обижайтесь на меня, я уверена – Вы исключение.
Конечно, этот эпизод, как Вам, может быть, покажется – не стоил бы упоминания в этом письме, но после этого мне особенно горько жить стало, я как будто окончательно осознала, что никогда не узнаю, чья я дочь. Возможно, Вам не понять этого. Но я попробую объяснить на вашем же примере. Я читала у Вас в романе такой эпизод, что когда Вы были маленьким, родители часто Вас брали с собой в город. И Вы любили там щекотать себе нервы. Это в детском- то возрасте! Что Вы делали, помните? Вы, когда шли с родителями по улице, вдруг останавливались и ждали, пока мама с папой отойдут от вас на большое расстояние. Вот они уже на десять метров ушли, вот на двадцать, а вот уже и на все пятьдесят, их уже почти не видно – толпа скрывает их, и тогда вы, сломя голову, догоняете их. Вы описывали, что в тот момент, пока провожали родителей взглядом, когда отпускали от себя все дальше, внутри у Вас все волновалось, щипало, обдавало чем-то холодным, ноги слабли, волосы вставали дыбом, так рождался страх. А теперь представьте, что если бы Вы однажды не догнали родителей, потеряли из виду, не нашли. И остались бы один посреди города, посреди планеты. И больше никогда своих маму и папу не встретили.
То же самое я чувствую каждый раз, когда думаю о своем отце. Человек, у которого нет родителей – или, что еще хуже, когда человек не знает, кто его родители – он острее других чувствует свое одиночество, в их случае оно как бы закругляется, или, можно сказать, возводится в энную степень, понимаете? Вы чувствуете себя оторванным от Земли, от людей, от всего живого.
От этого колыхающего душу чувства я лично спасаюсь в храме. Каждый раз, когда я туда иду, я иду будто в гости к своему отцу. И точно знаю, сейчас он меня приласкает, подбодрит добрым и мудрым словом, даст совет и все сделает, что я захочу. И когда прихожу в храм, встаю за клирос, или когда молюсь у иконы, или даже просто смотрю под купол, я люблю смотреть ввысь, я чувствую, что я не одинока, и что мой папа, мой родитель, тот, чьей я крови, здесь, он видит меня и говорит со мной.
Только в церкви люди находят свои корни. Все люди находят, не только сироты. Я это поняла. Я это знаю.
Вот главное, о чем мне Вам захотелось рассказать. Не знаю, почему это. И почему Вам. Но мне кажется, это не плохо, а все недурные мысли, или идеи,
