столов были изрисованы и изрезаны, и вычитать на них можно было имена завсегдатаев, часть из которых уже покоилась на кладбище. Вдоль столов стояли такие массивные лавки, что трое батяров едва одну могли сдвинуть. И в этом заключалась глубокая мудрость трактирщика. Иначе этими лавками уже давно бы выбили все окна и двери.
Как вы можете догадаться, не было здесь ни стаканов, ни рюмок. Кноблох ввел оригинальный способ питья напитка из чвертьлитровых жестяных кубков, которые были еще и приделаны к столам цепочками, длины которых хватало только на то, чтобы кубок достал до физиономии. Владелец также завел железное предписание касательно своих гостей — платить вперед.
В обоих упомянутых кабаках собиралась львовская батярня: «Именно здесь собирались самые настоящие батяры, — вспоминал Анджей Хцюк, — то были батяры наиболее львовские в целом Львове — сам цвет, квинтэссенция всех забегаловок и в балаке (львовский жаргон), и в стиле, и в жестах, и в минах. К Ицику Слуху сходились альфонсы, каждый со своей здзирой, дзюней или цизей (здзира, дзюня, цизя — это все означало девушку), бандюки разного покроя, и каждый имел в кармане гнип (нож) и был скор на гудз (затеять драку), воры, отбросы высших классов, маньяки и просто пьяницы».
Юзеф Виттлин вспоминал так: «Локали низкого сорта: кабаки с громкими оркестронами, пивные, где встречались извозчики и ножовщики и где в страхе перед гостями, которые воруют, металлические кубки были прикованы на цепи, как псы. Цветными вывесками, с видом преподобия, который вкусно лакомится толстый гусем, влекли кабаки, манили голодных и жаждущих. Предлагали сримскую сливовицу, горячий крупник и знаменитые львовские розолисы. Нарисованные на жестянке пьяницы, бородатые короли Гамбринусы с коронами набекрень сидели верхом на бочках и лопались со смеху». Такое пойло из жестянки заедали редькой или луком с даровой солью, которая щедро белела в металлической миске.
Освещение здесь тоже было своеобразное: три кладбищенских фонаря, свисающие на цепочках с потолка. По заказу Кноблоха их когда-то сперли могильщики с львовских мест вечного покоя. Это тусклое кладбищенское освещение очень хорошо соответствовало атмосфере забегаловки, которую облюбовали лучшие сыновья преступного мира. Зато любого, кто заявлялся сюда впервые, охватывал метафизический ужас.
Мордовия «Под Желтой Простыней» на углу улиц Рутовского и Каминского получила свое название по очень важной причине. Итак, хозяин, разбитый многолетней болезнью, желая следить за интересом, лежал в главном зале, завернутый в не слишком чистые простыни. Несмотря на болезнь, он пристально следил за посетителями, знал всех в лицо и лично вел все счета. Когда ему припекало, и он, кряхтя, вытаскивал из-под кровати ночной горшок, публика деликатно отводила глаза, но продолжала пить пиво. В горячие дни его переносили с кровати под буфетом на бильярдный стол. Удушье, царившее в помещении, в сочетании с острыми запахами, могло поразить любого, кроме пьяниц, привыкших уже ко всему, приходя сюда каждый день. Впоследствии эта Мордовия закрылась и на ее месте появилась вполне порядочная кофейня с экзотическим названием «Палермо».
По субботам и воскресеньям пригород Львова гудел от музыки и песен. Это в трактирах под открытым небом и в танцбудках под шатрами устраивались забавы. Для танцев подыгрывал простенький оркестр, иногда военный. Лилось реками пиво — самый дешевый напиток, так как эти сады открывали часто владельцы пивных.
До Первой мировой в доме на ул. Казимировской, 17, как раз на углу с ул. Резницкой содержался знаменитый трактир Бомбаха, в котором происходили особенно бурные забавы. Почему знаменитый? Да потому, что был он воспет в уличных песнях и балладах.
Как видим, кроме Бомбаха прославилась и пани Вангова, которая тоже имела еврейскую кнайпу на той же улице. Но был еще и другой вариант этой песни, где уже радовалась шимонова. Шимоны — это добрые духи каждого дома, их обязанность заключаясь в том, чтобы следить за спокойствием жителей. Во Франции шимонова — это консьержка — постоянный герой романов Сименона. Шимонова имела больше всего оснований для радости каждую субботу и в праздничные дни, ведь после десяти вечера все ворота должны были закрываться и каждому, кто опоздал, приходилось платить чаевые шимоновой. Без пятнадцати десять все прохожие меняли свободную походку на спортивную и изо всех сил спешили успеть проскочить в открытые ворота.
Самые дешевые корчмы содержались за пределами города, то есть за городскими рогатками, за которые платилась пошлина.
Кабаки под открытым небом