кокетничать.
Обе женщины вместе мечтают о том, что где-то есть Питер и даже Москва.
Бывают в Мурманске и «культурные» развлечения: целое лето пробыла там группа провинциальных борцов с «чемпионными» фамилиями. Как в мелодрамах с раз навсегда счастливым концом, и борьба имела каждый вечер один и тот же благополучный исход: главный чемпион побеждал всех прочих чемпионов.
Потом оказалось, что он под этим условием их нанимал и платил им жалованье…
Мурманск еще не город, это еще эмбрион города. И питается он пока еще через пуповину.
Пуповиной этой являются те поезда, которые раза два-три в неделю привозят из Петербурга капусту, картофель, морковь, лук, мясо, муку, крупу, вообще — продукты.
Мурманск не имеет своих продуктов. Ни один род съедобных растений не растет, не принимается на его непроницаемой гранитной почве.
Местные продукты только — треска и семга. «Буржуазия» ест семгу, рабочие — треску. Безработные, вероятно, вообще не едят…
Рабочие болеют цингой, «буржуазия» — острой формой неврастении. Безработные болеют и цингой, и той формой неврастении, которая зовется — отчаянием, и — самой страшной из всех болезней, известных человечеству — безработицей…
Письмо семнадцатое
НИЖНИЙ. СОВЕТСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Много их по всем столичным, губернским и уездным городам России — девушек в незаштопанных по лености, неряшеству, да и за отсутствием иголки с ниткой чулках, с широкой плоской крестьянской ногой, но уже в самой модной, хотя и плохого качества обуви, в пестрых ситцевых платьицах без рукавов, в красненьких платочках и цветных шарфиках, с сильно припудренными неправильными задорными носиками. Под мышкой у них почти всегда трепаные, на барахолке купленные книжки- учебники — физика, политграмота, введение в языковедение, алгебра, в зубах — папироска, семечки или доедаемый бутерброд, а на языке — страх перед экзаменом, и — «Ах, какой наш заведующий курсов симпатичный!», и — «Федька, сволочь, меня здорово к Мишке приревновал!», и еще один настойчиво-назойливый вопрос: «Куда пошлют после окончания курсов?»
Все решительно хотят в столицу или, по крайней мере, оставаться в «губернии», (так называют они губернский город), мало кто стремится в уезд, и всякая горячо протестует против села или деревни.
Девушки эти — курсантки. Курсы по переподготовке для педагогов, — нечто вроде прежнего восьмого «педагогического» класса в женских гимназиях.
Предметов на этих курсах больше, чем в старших классах прежних гимназий и программа обширнее; но проходится она в слишком короткий срок, а потому остается на добрую половину непереваренной. К тому же, уровень развития курсанток очень уж низкий: девушки «рабоче-крестьянского» происхождения, совсем молоденькие, а значит, взросшие на заботах о продуктовых карточках, на единственной «властительнице дум» того времени — пшенной каше, на сплетнях о том, кто с кем живет и из-за какого пайка.
После нескольких месяцев переподготовки девушки эти разлетаются по самым глухим углам России (конечно, против их собственной воли) «сеять разумное, доброе, вечное»…
Учитель в старой России был прежде всего педагогом, на советском преподавателе лежит не меньше административных, чем преподавательских функций. Организовать библиотеку, организовать ячейку безбожника, организовать такую-то комиссию, и все это организовать часто предписывается 16 — 19-летней девчонке, только что окончившей среднее учебное заведение или добавочные курсы по переподготовке, не привыкшей ни преподавать, ни организовывать что бы то ни было, ни даже думать о чем-нибудь, кроме завтрашнего экзамена, встречи с красивым политруком, курсантского пайка.
Яркой представительницей этого типа девушек была Клавдия, о которой хочу я здесь рассказать.
Способная, быстро усваивавшая лекции и учебники, притом абсолютно не вникавшая в их сущность, — она отлично сдавала экзамены и преподаватели были ею довольны. Ей были одинаково непонятны тугие на знание подруги, долго зубрившие и боявшиеся экзаменов, и другие курсантки (немногие, впрочем), учившиеся не за страх, а за совесть. К преподавателям и преподаваемому у Клавдии было вполне определенное отношение: с глаз долой — из сердца вон.
Окончила курсы хорошо и была тут же в «губернии» оставлена учительницей. Она совсем не умела преподавать. То во время урока сама фыркала, расшалившись на какую-нибудь проделку учеников, то, раздраженная и усталая от скучного ей же самой предмета, применяла совсем ненужные строгости по отношению к детям.
Дело усложнялось еще тем, что многие из учеников были всего на год моложе, а то и одних лет со своей учительницей. От этого даже она, развязная, вначале смущалась. Великовозрастные ученики быстро заметили это, истолковали по-своему, стали пересмеиваться и перемигиваться. Она в свою очередь
