Письмо девятнадцатое
В ГОСТЯХ У ЧЕКИСТА. ГЖАТСК
Нас было четверо в маленькой, совсем-совсем крошечной комнатушке толстого добродушного чекиста, гостеприимного хозяина и милого, хотя и скучноватого собеседника.
Жена его — худенькая смугляночка с Украины, похожая на гимназисточку выпускного класса, с глазами черными и быстрыми, как две щебечущие ласточки, гладила на длинной узкой доске, положенной через всю комнату между двумя столами, утюгом что-то батистовое, веселое и кокетливое, что собиралась надеть.
Одновременно она невинно и совсем по-детски кокетничала со вторым чекистом, приятелем мужа. Обоих чекистов звали Левой. Когда она окликала одного, отзывались оба; это служило поводом к нескончаемым шуткам, к ребячливому веселью всех троих, причем женщина смеялась неудержимым расшалившимся смехом.
— Ну, хорошо, — пусть он будет Лева, а я буду Левко! — наконец сказал второй чекист.
— Остыл уже… — говорит жена чекиста, дотронувшись до утюга быстро послюненным пальцем. — Лева, — окликает она повелительно. — Там у соседки на плите у меня еще один греется. Сходи, голубчик, принеси!
Он идет, но уже в самых дверях его догоняет второй Лева.
— Вы куда? Назад! Я сказала «Лева», а не «Левко», — смеясь, кричит вдогонку женщина, но приятели уже возвращаются, с преувеличенным комическим усердием неся вдвоем один утюжок.
Муж смотрит на жену ровными любящими глазами. И как-то видно в эту минуту, что они очень любят друг друга, очень довольны и очень счастливы.
А другой тоже смотрит на нее пристально и даже мне, совсем посторонней, становится неловко и совестно от этого взгляда, точно я присутствую при том, как он ласкает конечной лаской эту женщину (как я потом заметила, такой взгляд у него был всегда, когда бывал обращен на молодых женщин или девушек). И казалось странным, как это муж позволяет при нем так смотреть на жену. Но ни он, ни жена ничего не замечают. Они уверены в своем счастье и всякого готовы обласкать.
— Скажите, как давно вы служите в чеке? — прорывается у меня.
— Теперь уж не чека — гепеу, — поправляет он. — Да уже порядочно служу.
— И нравится вам эта работа?
— Очень даже. Вначале я даже неохотно на нее шел. А теперь так втянулся, — он пускает колечко дыма.
— А мне так надоело! — зевает «Левко», продолжая смотреть в упор, как бы прожигая платье, на тело женщины.
— И главное, — как мне везло… — говорит муж. — Вот уж сколько лет служу, а ни разу не приходилось никого расстреливать. Когда шел я на службу в чека, я вот этого-то больше всего боялся.
— И ни разу никого не расстреливал? — переспрашивает жена. И кажется дико: неужели она за три года впервые задает ему этот вопрос!
— Ни разу, — радостно отвечает он и чувствуется, что это правда. Сама судьба оберегала его природное добродушие. Настоящими чекистами, жестокими, стойкими бывают совсем другие. Их два типа: беспринципный циник, щеголь и ухажер, служащий ради формы и власти, всегда почему-то завидущий на баб. Или же — идейный до аскетизма коммунист, идущий на службу в чеку из какой-то жажды психического самоистязания.
Этот же славный и немного пошловатый человечек, полуинтеллигент — идеен в меру и далек от всяких самоковыряний. И пошел он в чеку без всякого вызова. В старое время в охранку не пошел бы. Пошел только потому, что таково настроение окружающей среды: служба, де, в чеке не только не позорное, но нужное и почтенное ремесло… До самостоятельного мнения такие, как он, еще не доходят. Да если бы на деле случилось ему кого-нибудь расстреливать, то просто инстинктивная, нечаянная человечность содрогнулась бы в нем. Он, вероятно, выполнил бы все же приказ, а через два дня (колебаний и размышлений) подал бы бумажку об отставке. И пока не получил бы ответ, добросовестно продолжал бы служить.
— А я так вот расстреливал, — тихо и раздумчиво говорит «Левко». И на один момент — не узнать этого развязного, совсем пустого изнутри молодчика. — И никто об этом не знает. И даже жена моя не знает. Ни один человек.
— А давно вы женаты?
— Семь лет.
— И хорошо с женой живете?
— Ничего. Только очень она ревнива, слишком. А у меня одна беда: не могу никак скрыть, если мне какая-нибудь понравится. Я только взгляну, а уж жена по этому взгляду одному только увидела.
«Да уж, тебе, голубчик, не скрыть», — думаю я про себя.
