Ребман помчался обратно в «Дом». Попросил у мадам Проскуриной адрес Шейлы.
– Ну, теперь пишете! А то хоть слово сказать, так вам куражу не хватало. Тоже мне, герой выискался! – отчитала его маленькая начальница, но адрес все же дала.
Ребман тут же отнес письмо на почту: не бросил в почтовый ящик, что висел внизу на столбе перед «Домом», а побежал на почтамт, который, впрочем, тоже был поблизости – на Крещатике.
Когда он листает страницы памяти, он просто замирает от мысли о том, что стоило ему тогда на Владимирской горке только руку протянуть…
Вдруг перед синематографом на другой стороне улицы он видит… Но этого не может быть! Шейла! Ведь она… Но это ее пальто! О, если бы только это была она, Шейла!!!
Он перелетел через бульвар, чуть не попав под трамвай. И когда он прибежал, то увидел, как голубое пальто исчезает за дверьми синематографа.
Что же теперь делать? Денег, чтоб купить билет и войти следом, у него нет, а слоняться по фойе долгих два часа, он не решился. Ничего другого не остается, как ждать снаружи, пока закончится сеанс:
– Если бы это была Шейла! Только бы это была она!
Но это не она. Девушка в голубом пальто, которую Ребман наконец отыскал в огромной толпе, была совершенно незнакомой.
Глава 20
Вот и май наступил, а вместе с ним и то празднество природы, которое этот сумасшедший месяц устраивает везде, куда бы он ни пришел, увлекая праздником всех и каждого. Все стоит в цвету. Все оделось в белые одежды. Только предприятие в киевском «Швейцарском Доме» никак не хочет расцветать, по крайней мере, для Петера Ребмана. На гувернанток до десятка запросов, а на него – ни одного. Просто заколдованный круг!
Но потом вдруг словно все хляби русского неба разверзлись, и рабочие места весенним ливнем пролились на ошалевшего швейцарца. В один день – три предложения. На следующий – уже пять. А в конце недели мамаша Проскурина возопила:
– Вот если бы вас можно было разделить на двадцать кусочков, каждый из которых что-то бы из себя представлял!
Они уселись и начали с помощью мадам Монмари сортировать предложения. Та сразу выносит приговор:
– Нет, мадам Проскурина, это не годится: за семьдесят рублей мужчина, пользующийся таким огромным спросом, никуда не поедет, тем более в Бердичев!
– А тут вот еще: не хотите ли присмотреть за трехлетним? Да еще и в захолустном поместье?
– Нет, – отвечает Ребман, – там снова начнут морочить голову, а мне теперь это меньше всего нужно!
Пока они так перебирают харчами, звонит телефон.
– Хорошо, Вера Ивановна, сейчас же к вам кого-нибудь пошлю! – слышен ответ мадам Проскуриной. И вот она уже снова в гостиной. – Ну и дела! Если бы у меня еще были люди! Вот, сходите посмотрите! Мне кажется, это лучшее из всего, – и она протянула Ребману записку.
– И куда ехать?
– В Брянск Орловской губернии. Знаменитый промышленный центр. Огромные сталелитейные заводы, производство пушек, богатые люди, половину года проводящие в путешествиях. Это то, что вам нужно! Отправляйтесь сейчас же: это на Подоле, у родителей госпожи Ермоловой.
Ребман еще ни разу не был на Подоле, в портовой части Киева на берегу Днепра, где жила беднота и евреи. До этого он только обозревал Подол с высоты Владимирской горки. Захудалое предместье, думал он, проходя по пыльным улицам среди низких домишек и видя полный беспорядок вокруг. «И здесь проживают родители моей будущей благодетельницы?! Что же это за люди?» – все спрашивал он себя, пока искал дом номер три, который значился на его листочке.
Ему открыла молодая девушка: не он ли господин из «Швейцарского Дома»? Сестра сейчас придет.
Она провела Ребмана в крохотный салон с красной плюшевой мебелью и истоптанным ковром.
«Сестра, сказала она. А сама-то хорошенькая. Если мадам тоже такова…»
В этот миг распахнулась дверь. Вошел коротышка в сером учительском кепи и с лицом таким плоским, словно его придавили к стенке. А за ним – три красавицы, все – еще молодые дамы.
– Ермолов, – представился мужчина.
«И как он оказался среди таких женщин, или как оказались они рядом с ним?» – гадает Ребман.
Тут одна из женщин повернула голову, и стало видно, что половина лица ее от глаза до шеи – сплошное родимое пятно. Вот почему она вышла за этого Рольмопса[20], бедная богачка!
Но коротышка в учительском пиджачке и пенсне не оставляет ему времени на дальнейшие размышления, он продолжает:
– Я полагаю, мадам Проскурина вас известила, что у нас двенадцатилетний сын и мы ищем для него гувернера.
– Буду ли я у него первым?
– Да. У Сережи до сих пор были только русские учителя. Мы его не отдаем в государственную школу, это нам не нужно!
