укрепляет нас и призывает к добрым делам — не на основе наших заслуг, но только через благодать и веру в спасительное дело Христово». Оценивая это соглашение, профессор теологии при Католическом университете Вашингтона Иосиф Комочак отметил, что оно «говорит о том, что доктрина, которую Лютер считал основой Реформации…, не является достаточно серьёзным источником различий между католиками и лютеранами, дабы оправдать разделение церквей» и что этот документ стал «одним из самых важных экуменических моментов нашего столетия»[614].
Таким образом, лютеранская доктрина об оправдании больше не рассматривалась как препятствие к полному общению, и, хотя о нём пока не говорилось, сближение между католиками и лютеранами продвинулось так далеко, что стали служить совместные католическо-лютеранские литургии, при которых священник одной церкви произносит слова пресуществления над хлебом, а священник другой церкви — над чашей.
С реформаторами переговоры католиков шли труднее, но позиции постепенно сближались.
Что же касается отношений с нехристианскими религиями, то «диалог» с ними понтифик представлял как «составную часть евангелизационной миссии Церкви» в целях взаимообогащения. В 1984 году в специальном документе
Именно в рамках такого подхода при Иоанне Павле II начинается активный «диалог» с мусульманами, который проходил как в теоретической (доктринальной), так и в практической сферах. В практическом плане церковь «во искупление грехов крестовых походов и реконкисты» стала брать на себя роль посланницы ислама в Европе, не только соглашаясь, но и проявляя инициативу в реализации проектов строительства мечетей, как это было, например, в Лионе, Мадриде и Риме. Правда, и Католическая церковь получила в Марокко налоговые льготы и право свободного совершения богослужения.
Но если в данной сфере «диалог» шёл, не ставя под вопрос основные доктринальные положения обеих религий, то в сфере теоретического поиска «нового измерения богословия» он завёл католицизм настолько далеко, что грани между философскими системами стали просто стираться. Основополагающей идеей здесь было утверждённое ещё Павлом VI положение об «одном Боге» с мусульманами, которое Иоанн Павел II неоднократно воспроизводил в своих речах к мусульманам: «Я обращаюсь к вам во имя одного Бога, которому мы поклоняемся», «Мусульмане являются братьями по вере в единого Бога». Он пошёл дальше, не только назвав «взаимно священными книгами» Библию и Коран (в обращении к бельгийским мусульманам в 1985 г.), но и поцеловав Коран, вручённый ему одним из членов мусульманской делегации из Ирака, посетившей его в 1999 году [616]. Это событие вызвало массу возмущений среди католиков-традиционалистов, но понтифика это абсолютно не смутило, и в 2001 году во время своего визита в Ирак он посетил Великую мечеть Омейядов в Дамаске, что стало ещё одним прецедентом в истории папства.
В результате богословского «диалога» некоторые разделы классического богословия стали перестраивать, а Священное Писание — перечитывать, допуская прочтение традиций одной культуры в свете традиций другой. Назвали это «состязанием» христианства и ислама, которое должно привести к лучшему пониманию двух традиций, но оно изначально было не в пользу христианства, поскольку мусульмане не собираются пересматривать и обновлять догматику ислама. Признавая Христа как пророка, они считают возможным и со стороны христиан признать таковым Мухамеда. Но для католиков это означает признание ислама богооткровенной религией, и некоторые западные богословы не только стали обсуждать такую возможность, но и позволили себе такие признания. Так, Мишель Лелонг из церковного Секретариата Франции, отвечающего за отношения с исламом, утверждал: «Для одних Бог проявился через Христа, для других — через Коран. Но все (и христиане, и мусульмане) верят, как и их братья-иудеи, что Он говорит через своих пророков»[617].
Важно подчеркнуть, что мусульмане с готовностью идут на «диалог», поскольку чувствуют за собой силу духовного превосходства. При утверждении своих ценностей они всё чаще исходят из того тезиса, что ислам духовно обогащает секуляризованную, обмирщённую Европу, поставившую на место трансцендентных религий религию «прав человека». Как написал, например, Тарик Рамадан о мусульманах в Европе, «присутствие последних — это обогащение: оно способствует размышлению и о месте духовности в секуляризованном обществе, и о справедливом руководстве религиозным и культурным плюрализмом»[618].
Готовность понтифика почитать чужие святыни и чужих богов проявилась и в отношении пантеистов-язычников — буддистов, индуистов, последователей вуду и других. В Индии ему поставили на лоб тилаку — знак последователей Шивы и Вишну, в Того он молился в храме Девы Марии с группой анималистов, в Бенини он участвовал в транс-танце Воду, в Мексике он прошёл обряд «очищения», совершённый язычниками-ацтеками,
