Сейчас нужен театр служебный. И конечно, законы и цели этого служебного театра свои собственные, и когда его хотят поставить в ряд других театров, то получается ошибка Луначарского.
Задача этого
Нужно научить людей видеть лес за деревьями.
Например. Мы можем построить «драму» на «пушках Коммуны»: как они были спасены народом от пруссаков, как они защищали народ от версальцев и как версальцы отобрали их.
Мы можем построить «драму» на основе «маховика завода»: как он работал при капитализме, как война и революция остановили его, как он стоит и сколько труда стоит снова пустить его.
Это будет связь на «вещь».
Такой прием уже применялся в сюжетосложении пьес, но не в служебной роли («платок» Дездемоны, «ключ» в испанской драме).
Судьба же отдельного человека, пусть даже героя, не должна вноситься в
Театр же театральный, — чистое искусство — должно быть освобождено от служебной и даже просветительной миссии. «В стихах главное стихи» — говорил Пушкин.
Отделим же воду от земли и не будем вместе с Мейерхольдом уверять, что Гамлет убивает короля Клавдия, как революционер. Не будем уверять также, что он убивает его, как принц узурпатора. Он убивает его, как один театральный персонаж убивает другого.
Не будем же убивать театра. Честно и искренно построим
Подобный театр существует уже два месяца при Политуправлении ПВО. Мне нравится в нем то, что [он] не хочет быть ни ярким, ни академическим.
Подписываюсь не псевдонимом:
«ГОНДЛА»
7 января Государственным театром «Театральная мастерская» была поставлена драматическая поэма в 4-х действиях Н. С. Гумилева «Гондла»[287].
Об этой постановке год тому назад писал Ю. Анненков из Ростова, сейчас мы видим театр в гостях у себя в Петербурге.
Не повезло слову в театре в последние годы.
Камерный театр как будто бы гордится тем, что он победил текст пьес, театр Сергея Радлова «Народная комедия» был объявлен как театр движения, тут не то что стиху, а и разговору места не было.
И в камерном театре, и в Народной комедии слово осталось как опора для интонации.
Александринский театр соблюдал традиции, и как собственно он относился к слову и к движению, было непонятно.
Одно слово «академический».
Потом ударила «новая экономическая политика».
Театры поняли ее как крик «спасайся, кто может».
И начали спасаться.
Запестрело в глазах от афиш, и растерянно заметались театры, ища, где чем бы понравиться.
Много еще уцелевшего, много еще не выросшего погибнет в театре за то время.
Сейчас ставят «Поруганного»[288].