то, о чем в ней рассказывается. Эта книга о новом человеке.
Когда он умер, то к нему пришли молодые, и шли мимо его гроба долгими сутками.
Их молодость увеличивалась, когда они на него смотрели, они чувствовали огромный запас своей силы и огромность своих обязанностей.
В почетном карауле стояли писатели, друзья.
Караул сменялся.
В почетный караул становились также и слепые, становились безногие. Они становились, свидетельствуя, что они будут бороться так, как Николай Островский.
Книга Островского — большая книга. Борьба за дрова для города и борьба с поляками, и борьба с троцкистской оппозицией, описанные в ней, проникнуты одной волей большевика.
Книга и судьба Островского говорят о человеке после Октября. Он стал более индивидуален, чем прежде, но он сильнее может опереться на свое время, у него есть ощущение счастья другого человека, своего согражданина и соплеменника. В этом — корни того оптимизма, который пронизывает трагическую жизнь и трагическую книгу Николая Островского.
У Алексея Толстого и у Тынянова есть одна особенность, отличающая их от старых романистов. Старый романист, когда писал об истории, переплетал ее жизнь с жизнью второстепенного героя. Изображалась история великого человека, но она была отделенной от частной жизни.
Вальтер Скотт вплел в жизнь французского короля историю шотландского стрелка тем, что их гороскопы имеют сходное положение звезд.
Мериме в «Хронике Карла IX» отказался от изображения смысла событий и переходил на изображение весело живущего дворянина с его частной жизнью.
Старый исторический роман опирался на промежутки в истории, наш новый исторический роман кажется, на первый взгляд, лобовым. Мы изображаем основные исторические события. Мы изображаем Пушкина в его основном деле, в писании стихов, пишем биографию стихотворений, а, беря тему Петра Первого, пишем биографию сражений и дел.
Может быть, это объясняется тем, что у нас содержание романа — это не борьба отдельного человека с прозой жизни во имя какой-то высшей поэзии. Для нас работающий человек не выключен из жизни. Он живет. У нас отношение к работе такое, какое было раньше только у поэта к стихам. Поэтому мы можем изображать человека не в некоторых «особенных» моментах его жизни, не во время вспышек его гения, а в большой непрерывности. Мы уважаем и прошлое за настоящее.
Наши романы, может быть, кажутся иногда неуклюжими, как первая электрическая машина. Они, может быть, неправильно рассчитаны, но они правильно угаданы. Наш писатель должен прийти в нашу жизнь, внеся самого себя. Поэтому у нас может писать хорошо тот, у кого большая жизнь, который хорошо ее знает.
Новое рассказывает новый исторический роман. Алексей Толстой — человек с большой писательской судьбой. У него большой талант, большое уменье наполнять конкретностью вещи.
В одном его рассказе говорится о том, что длинная кошка прошла по спинке дивана. Кошка ему не так уж нужна. Она прошла между делом. Но у него такое искусство видеть вещи, такое реальное осязание вещи в ее жизненной сущности, что кошка действительно становится длинной и всего длиннее тогда, когда идет по очень узкому краю мебели.
В послеоктябрьском искусстве Алексей Толстой начал с фантастических вещей, но знают его больше всего по «Петру». С этим царем не могли справиться старые романисты. Они то ужасались, то писали парадные портреты.
Алексей Толстой приблизил к нам этого человека, замечательного по своему дарованию, верящего в то, что Россия все может, как это заметил когда-то Иван Тургенев.
Тынянов, на мой взгляд, сильнее в истории и не работает в ней аналогиями.
Юрий Тынянов — литературовед, исследователь, ставший романистом. Его романы «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара» переоценивают старую русскую традиционную литературу, выдвигают новых героев, заставляют иначе прочитывать книги. Эти романы написаны специалистом-исследователем, а между тем читаются школьником, потому что у школьника сейчас есть необходимость переоценки исследования и школьнику не нужно упрощать прошлого.
Сейчас Тынянов дал первый том своего романа «Пушкин».
Пушкинское ощущение полноценности передового европеизма и непрерывности русской истории — тема книги Тынянова.
Юбилей Пушкина был днем пересмотра культуры прошлого.
Трагедия Пушкина была оценена, как историческая неизбежность отрыва гения в будущее.
Один наш поэт говорил:
— Я не могу уйти в прошлое, в великий девятнадцатый век русской литературы, потому что прошлое скажет мне: — Куда ты пришел? Я само иду в то время, в котором ты живешь, я там.
Много еще в нашей литературе скрытого жара, огня для новых превращений прошлого и овладения настоящим.
