Повисла долгая пауза. Я не знала, что ответить. Разгневанная, сбитая с толку, я чувствовала себя преданной. Внезапно я… просто перегорела и поникла, не в силах больше сопротивляться.
Развернувшись, я оценила ущерб.
– Мне нужно убраться.
Секунду спустя Рис коснулся моего плеча.
– Мы поговорим об этом позже.
– Как скажешь, – пробормотала я, поднимая клочок холста. Рассмотрев его, я тяжело вздохнула. На нем был синий глаз Риса. Можно было даже различить тончайшие черные линии, расходящиеся от зрачка. Я не знала, что и думать, понимая, что кто-то нашел мой тайный склад портретов Риса.
Хотя это было ничто в сравнении с тем, что кто-то снова вломился ко мне в квартиру и учинил такое. Это ужасало меня, ведь столь жестокие действия не поддавались никакому контролю.
Мы как могли прибрались. На следующий день мне предстояло позвонить в страховую компанию. К счастью, я оформила страховку, когда снимала квартиру, поэтому она должна была покрыть ущерб от вторжения.
Однако картины и подержанную мебель было уже не восстановить. Впрочем, я понимала, что все могло бы быть хуже. Ничего не украли. Строго говоря, в моей квартире просто все перевернули вверх дном.
Томас вызвался помочь с уборкой на второй день, а Рис объявил – даже не спрашивая, – что тоже присоединится к работе. Я не возражала, потому что меньше всего на свете мне хотелось заниматься всем этим в одиночку.
Когда я снова вышла на крыльцо, Генри уже уехал, и это было к лучшему. Хотя я успокоилась и поняла логику Риса, меня все равно возмущало, что тому хватило наглости заявиться ко мне на порог. К тому же я была не уверена, что он к этому непричастен. Мне казалось, что это гораздо логичнее, чем нападение безымянного сталкера.
Поздно вечером мы вернулись к Рису. Я подумала, не остановиться ли у родителей, но решила не обманывать себя, ведь на самом деле мне хотелось побыть у Риса.
– Выпьешь чего-нибудь? – спросил Рис, положив ключи на столешницу. Они зазвенели, как китайские колокольчики.
– Давай.
– Чай? Газировка? Пиво?
– Пиво. Пиво мне не повредит.
Едва заметно улыбнувшись, он вытащил из холодильника две бутылки «короны» и откупорил их, прежде чем протянуть мне одну.
– Прости, лайма нет.
– Спасибо. Лайм я все равно не очень люблю. – Я сделала глоток и отвернулась. Хотя на часах была почти полночь, спать мне пока не хотелось. Шумно вздохнув, я подошла к балконной двери. – Можно?
– Малышка, чувствуй себя как дома, – ответил Рис.
– Мне это всегда казалось странным. Кто захочет, чтобы люди чувствовали себя как дома в гостях? – сказала я, отодвигая занавеску и открывая дверь. – Они ведь станут у тебя по дому голыми бегать.
– В твоем случае я бы не возражал, – улыбнулся он, сделав глоток, – а даже обрадовался.
– Извращенец, – буркнула я и вышла на прохладный воздух.
Я села в кресло и подтянула ноги. Через несколько минут Рис подсел рядом. Он был босиком, поэтому забросил ноги на решетку балкона. Не знаю, почему, но сочетание джинсов с босыми ногами показалось мне невероятно сексуальным.
Впрочем, мне многое казалось сексуальным.
Несколько минут мы сидели молча, и я поражалась, насколько наш вечер был похож на многочисленные вечера моих родителей. Они проводили их точно так же, когда считали, что дети уже спят.
Они выходили на улицу, чтобы выпить пива и побыть наедине хоть недолго.
Я посмотрела на свою бутылку и поиграла с этикеткой. Мое сердце забилось быстрее, потому что все это казалось таким настоящим… И это меня пугало.
Желая отвлечься, я спросила:
– Ты правда думаешь, что Генри не связан с происходящим?
– Правда.
Ой.
– Понимаю, тебе не нравится, что я с ним говорил. Но мы не за кружкой пива встретились. Я просто хотел убедиться, что он тебя не тронет, – пояснил Рис. – Как я и сказал, он хочет загладить свою вину. Конечно, прошлого не исправишь, но разве не лучше раскаяться в содеянном, чем не выказывать никакого раскаяния?
Нахмурившись, я обдумала его слова.
– Наверное, лучше.
– Наверное?
– Как узнать, когда кто-то искренне раскаивается или страдает от чувства вины? Может, все это – лишь игра и человек просто хочет себя выгородить?
– Знаешь, в армии я многое повидал, – сказал Рис и удивил меня своим неожиданным комментарием. – Видел, что случается, когда человек подрывается на мине. Видел изрешеченные пулями тела парней, которых считал друзьями. Ребята теряли руки и ноги, а порой и жизни. Я видел, как от солдат не оставалось почти ничего, чтобы отправить их семьям. К этому привыкаешь – привыкаешь злиться всякий раз, когда твое подразделение кого-нибудь теряет. От этого не легче, но такова война. Так ты осмысливаешь все происходящее и понимаешь, что нужно сделать, чтобы все выжили.
Он сделал паузу и глотнул пива.
– Когда я окончил академию и начал работать здесь, я думал, что смогу и дальше продолжать в том же духе – осмысливать все: чертовы проверки на дорогах, пятничные драки в одном и том же доме, проклятые автомобильные аварии, глупые передозировки и тупое насилие. Мне казалось, что я смогу разложить все это по полочкам. Я так и делал. И думал, что пристрелить кого-нибудь будет не сложнее, чем на войне, ведь я просто выполняю свою работу. Но я ошибался.
Я опустила бутылку на колени, не в силах произнести ни слова. Он говорил о той перестрелке. Рис никогда не говорил о ней. Я затаила дыхание, боясь, что он замолчит.
– Это был обычный вызов. Драка возле бара «Спейдс». Я приехал туда одновременно с другим полицейским. Дрались на парковке, и мы не сразу пробились сквозь толпу. – Он медленно покачал головой. – Того парня звали Дрю Уолкер. Ему было всего восемнадцать. Он избивал парня постарше. Когда мы приехали, тот был уже без сознания. Черт возьми, у него была сломана челюсть, разбит нос, подбит глаз, даже трещина в черепе. И все это сделал тот пацан.
Рис наклонил бутылку, внимательно рассматривая этикетку.
– Он был под веществами. Мы закричали, чтобы он прекратил. Когда он остановился… то был весь в крови, прямо как злодей из фильма ужасов. У него был пистолет. Все это время у него был пистолет. Именно им он и бил противника – не кулаками – рукоятью своего «глока».
– О боже, – прошептала я, вспоминая, что писали в газетах о той перестрелке. Таких подробностей не сообщали нигде.
Рис поджал губы.
– Это был инстинкт. Как только он поднял пистолет, включился инстинкт. Мы оба выстрелили, но убил его я: расследование показало, что фатальной стала пуля, выпущенная из моего пистолета.
Я открыла рот, но не знала, что сказать.
– Мне пришлось встретиться с матерью того
