— Добрый вечер, Марта, — поприветствовал он.
— Так и будешь стоять на пороге? — она мягко поцеловала его.
— Разве так целуются? — Его глаза потемнели. — Вот как надо. — И он надолго припал своими губами к её.
Закрыв глаза, она подумала: неужели всё изменилось с прошлой недели, прошлого месяца, прошлого года? Но что её заставляет подозревать? Какая-то мелочь. Это даже невозможно было выразить, настолько всё тонко. Он изменился неуловимо и окончательно. Настолько заметным сейчас стало его превращение, что уже в течение двух месяцев по ночам невесёлые мысли напрочь отгоняли сон. Ночным бдениям в четырёх стенах она стала предпочитать полёты на геликоптере к океану и обратно, чтобы забыться, развлекаясь проецируемыми прямо на облака фильмами, которые уносили её назад, в 1975 год, воскрешая в ней воспоминания, плавно сменяющие друг друга в морском тумане, с голосами, похожими на голоса богов при звуках прибоя.
— Неважный ответ, — произнёс он после поцелуя, чуть отошёл и окинул её критическим взглядом. — Что-нибудь не так, Марта?
— Нет, ничего, — ответила она и подумала про себя, что всё не так. — Ты не такой. Где ты был сегодня вечером, Леонард? С кем ты танцевал вдали отсюда или пил в комнате на другом конце города? С кем ты был изысканно обходителен? Раз большую часть времени ты провёл не в этой комнате, то я собираюсь бросить тебе в лицо доказательства всех твоих посторонних связей.
— Что это? — спросил он, оглядываясь вокруг. — Молоток? Ты что, собиралась повесить картину, Марта?
— Нет, я собиралась ударить тебя им, — сказала она со смехом.
— Да, конечно, — подхватил он, улыбаясь. — Тогда, может, вот это изменит твоё намерение?
Он открыл обитый бархатом футляр, в котором переливалось жемчужное ожерелье.
— О, Леонард! — Она надела его дрожащими пальцами и, возбуждённая неожиданным подарком, повернулась к нему. — Ты так добр ко мне.
— Пустяки, дорогая.
В эти минуты почти забылись все подозрения. Он ведь был с ней, разве не так? У него нисколько не прошёл интерес к ней, не так ли? Конечно, нет. Он был таким же добрым, великодушным и обходительным с ней. Никогда она не видела его приходящим без какого-либо подарка на запястье или на палец. Тогда почему ей неуютно в его присутствии?
Всё началось с той фотографии в газете два месяца назад. Фотография его с Алисой Саммерс в Клубе в ночь на семнадцатое апреля. Снимок попал ей на глаза лишь месяц спустя, и тогда она поинтересовалась:
— Леонард, ты ничего не говорил мне о том, что приглашал Алису Саммерс в Клуб в ночь на семнадцатое апреля.
— Неужели, Марта? По-моему, говорил.
— Но ведь это было в ту ночь, когда мы оставались вместе, здесь.
— Не понимаю, как так могло произойти. Мы поужинали, потом слушали симфонии и пили вино до самого утра в Клубе.
— Я уверена, что ты был со мной, Леонард.
— Ты перебрала лишнего, дорогая. Кстати, может, ты ведёшь дневник?
— Я не девочка.
— Ну, а что же ты тогда? Ни дневника, ни записей. Я был здесь в предыдущую или в следующую ночь, вот и всё. Ну ладно, хватит об этом. Марта, давай выпьем.
Но её не успокоили его объяснения. Она не могла бы заснуть от мысли и уверенности, что он был у неё ночью семнадцатого апреля. Конечно, это был нонсенс. Его не могло быть сразу в двух местах.
Оба они стояли, глядя на молоток, лежащий на полу. Она подняла его и положила на стол.
— Поцелуй меня, — неожиданно вырвалось у неё. Ей вдруг захотелось именно сейчас больше, чем когда-либо, быть уверенной в нём. Он обнял её и сказал:
— Сначала бокал вина.
— Нет, — настаивала она и поцеловала его.
Да, оно было. Это различие. Невозможно было рассказать про это кому-нибудь или даже описать. Всё равно, что стараться описать незрячему красоту радуги. Но в поцелуе произошёл неуловимый химический процесс. Это уже не поцелуй мистера Леонарда Хилла. Он напоминал поцелуй Леонарда Хилла, но достаточно отличался, чтобы у неё включился и заработал какой-то подсознательный механизм сомнения. Что обнаружил бы анализ во влаге его губ? Нехватку каких-то бактерий? И, что касается самих губ, стали они мягче или твёрже?
Что-то неуловимое.
— Хорошо, теперь вино, — сказала она и открыла бутылку. Налила полные стаканы. — Ой, ты не сходишь на кухню за салфетками?
Пока его шаги раздавались в другой комнате, она налила в его бокал стрихнин. Он вернулся с салфетками, проложил их под бокалы и поднял свой.
— За нас.
О, господи, мелькнуло у неё в голове, а что, если я ошибаюсь? Вдруг это действительно он? Может, я шизофреничка, действительно чокнутая и не подозреваю об этом?
— За нас, — подняла она другой бокал.
Он выпил вино одним глотком, как всегда.
— Господи, — поморщился, — какой ужас. Где ты его откопала?
— В Модести.
— Больше не бери там. Впрочем, не отказался бы ещё.
— Хорошо, у меня есть ещё в холодильнике.
Когда она принесла новую бутылку, он сидел там же, посвежевший и оживлённый.
— Ты замечательно выглядишь, — отметила она.
— Прекрасно себя чувствую. А ты красивая. Думаю, сегодня я люблю тебя больше, чем когда-либо.
Она ждала, когда он завалится на бок и вытаращит потускневшие, мёртвые и изумлённые глаза.
— Ну что ж, продолжим, — донёсся до неё его голос. Он открыл бутылку. Когда она опустела, прошёл уже час. Он рассказывал какие-то забавные коротенькие истории, держа её руки в своих и осыпая их поцелуями. Наконец заглянул ей в глаза и спросил:
— Ты сегодня какая-то тихая, Марта. Что нибудь произошло?
— Нет, — раздался её ответ.
На прошлой неделе была передача новостей, которая окончательно обеспокоила её и заставила решиться выяснить всё, передача, которая точно объясняла её одиночество с ним. О куклах. Патентованные куклы. Не то, чтобы они действительно существовали, но ходили слухи, полиция расследовала их.
Куклы в рост человека, механические, не на нитках, секретные, сделанные под настоящих людей.
