– Я думаю... – грустно отозвался он.
Прошла неделя, а Астахов так и не объявился. Вечерами Алена сидела, уставившись на телефонный аппарат, но Петр ни разу не позвонил. Ей очень хотелось подняться этажом выше и кинуться ему на шею с душераздирающими воплями: «Я люблю тебя, Петя!», но она изо всех сил хранила достоинство, как ее к тому призывал Любимов. В конце концов, она ни в чем не провинилась перед Астаховым. Это он наговорил ей ерунды про ненависть. Хотя... может быть, и правда не любил...
В субботу с потолка ее кухни на многострадальную сушилку для посуды вдруг полился настоящий поток. Алена обрадовалась! Вот он, повод подняться к Астахову. Она ему скажет, что теперь отлично понимает, чего стоили его поцелуи и объятия! Это был всего лишь отвлекающий маневр! Он с ней целовался, чтобы трубы не менять! До чего же все теперь очевидно!
Алена надела вызывающе открытый сарафан с многослойным воланом на груди, накрасила губы и, стараясь не спешить, с достоинством поднялась на этаж Астахова. Дверь его квартиры была настежь распахнута, и из нее слышалась мужская перебранка. Алена осторожно прошла в коридор. В дверном проеме его кухни на полу как-то странно дергалась довольно-таки грязная голая нога.
– Петя-а-а... – осторожно позвала Алена.
Нога еще раз дернулась и скрылась. Вместо нее высунулась голова молодого парня в голубой кепке, надетой козырьком назад.
– Чё надо? – спросила голова.
– Мне бы Петра Астахова... – пролепетала она. – Он... вроде бы... тут живет...
– Хозяин побежал менять смеситель. Ему в магазине страшное барахло подсунули, – сообщила голова, а потом перед Аленой во весь рост выпрямился парень в надетом на худющее голое тело синем и тоже довольно грязном комбинезоне с детскими лямочками.
– А вы... – замялась Алена.
– А мы ставим ему новую мойку, трубы меняем и вообще сантехнику, – доложил парень в кепке. – А вы в комнату проходите. Он скоро придет. Мы его тут долго дожидаться не намерены. Он знает.
– Нет... – помотала головой Алена. – Я, собственно... Я снизу... У меня, понимаете, с потолка течет прямо ручьями... Сушилка для посуды скоро вообще развалится...
На это ее заявление из кухни вышел еще один сантехник, пожилой, еще грязнее молодого, и сказал:
– Ты, хозяйка, потерпи. Часа через полтора у тебя течь навсегда перестанет. Побелишь – и все дела!
– Ага, побелю... – согласилась Алена, медленно развернулась и вышла из квартиры Астахова. Ее ноги сделались вдруг ватными и непослушными. Она поняла, что все кончено. Ему меняют трубы. Он больше никогда в жизни на нее не протечет! Она побелит потолок – и все дела! Астахов проделал все шаги от ненависти до любви и уже даже дошел обратно. Он ее ненавидит. Нет... Это было бы полбеды... Он ушел не обратно в ненависть. Он ушел в полное ее отрицание как человеческой особи...
Течь с потолка на сушилку действительно скоро перестало. В последней надежде Алена открыла дверцу встроенного шкафчика в туалете. А вдруг у Астахова не хватило денег на новый унитаз или на какую-нибудь подводку к нему! Тогда с потолка шкафчика все-таки будет иногда подкапывать. Она будет смотреть на эти капли и вспоминать, вспоминать...
С потолка шкафчика тоже не капало. Алена разглядывала разводы то в туалете, то в кухне и думала о том, что никогда не станет их забеливать. Аленина бабушка всю жизнь хранила журнал «Крокодил», который забыл на подоконнике самый главный возлюбленный ее жизни. Алена будет свято хранить эти пятна на потолке. А еще она больше никогда не станет разводить цветы на балконе. Пустые ящики тоже будут напоминать ей о Петре... Или нет... Цветы все-таки лучше развести! Он опять что-нибудь уронит на них или прольет какой-нибудь растворитель, и тогда она сможет...
В следующие выходные Алену разбудил громкий стук непонятного происхождения. Она чертыхнулась и помянула недобрым словом соседей, которые опять взялись за свой паркет спозаранку. Им плевать, что люди за рабочую неделю не выспались! Алена бросила взгляд на будильник. Ну-у-у, конечно, не так уж чтобы сейчас был «спозаранок»... 10.30. Хотя в субботу каждый имеет право спать хоть до часу дня. Она неохотно вылезла из-под одеяла и вспомнила, что соседи закончили со своим паркетом еще в прошлом месяце. Значит, это разбушевалась Антонина Прокофьевна: опять привезла из деревни мясо и рубит его на балконе. Точно. Грохот раздается явно с улицы и, похоже, от соседей справа. Пойти, что ли, взглянуть эдак укоризненно?
Алена набросила халатик и вышла на свой балкон. На балконе Антонины Прокофьевны не было ни души. Колотили сверху. Алена подняла голову. Прямо ей в лицо посыпались опилки. Отфыркнувшись, как от воды, она перегнулась через перила и посмотрела на балкон Астахова. Часть его уже была обшита вагонкой. Видимо, работа идет уже не первый день. А Алена и не знала... Теперь хоть разводи цветы, хоть не разводи, результат один. С балкона, насмерть обшитого вагонкой, ничего на них не упадет.
Алена обессиленно опустилась на порожек балконной двери. Надо же, как серьезно Астахов от нее отгораживается. Еще бы колючей проволокой обнес свой балкон, чтобы она к нему со своего не залезла! И дверь в квартиру поставил бы бронированную! И секьюрити у входа! Чтобы уж никогда и ни за что... Дурак... Да разве ж она... Да она никогда не станет ему докучать. Она... Она возьмет да и выйдет замуж за Любимова! А что?! Это выход! Они обменяют свои однокомнатные квартиры на двухкомнатную в другом районе, и она даже думать забудет об Астахове. А уж Стасик напоминать не будет. Не в его интересах. Он уже давно понял, что за фрукт этот Петруха. А Стасик, он действительно верный, временем проверенный. Уродом его не назовешь. А плечи у него в два раза шире астаховских! Да она, Алена, будет за Любимовым как за каменной стеной! Именно! Астахов за какой-то там жалкой вагонкой, а Алена – за каменной стеной. Да!
– Ну так что, Алена? – прямо с утра в понедельник спросил ее Стасик Любимов. – Да или нет?!
– Стасик, ну что ты пристал как с ножом к горлу, – отмахнулась от него Алена. – Сказала же: подумаю!
– Так сколько же можно думать!
– Столько, сколько надо!
– И сколько же тебе надо?
– Откуда я знаю!
– Зато я знаю, что думать тебе об Астахове вообще больше нечего!
– А я и не думаю... – сказала Алена, которая только и делала, что думала о Петре и удивлялась тому, почему они с ним не встречаются, хотя живут в одном подъезде.
– Думаешь! Это видно! А думаешь ты зря, потому что он, похоже, со своей бывшей женой сошелся! – торжественно объявил сослуживец.
– Что значит «похоже, сошелся»? – непослушными губами спросила она. – Ты-то откуда знаешь?
– Видел их вместе! – очень радостно отрапортовал Стасик.
– Где?
– В сберкассе.
– И что они там делали?
– В очереди стояли.
– Может быть, случайно встретились...
– Черта с два! Он ее под локоток держал!
– Под локоток...
– Вот именно что под локоток! Вот так! – И Любимов с помощью Алениного локотка продемонстрировал, как это делал Астахов.
– Слушай, Стасик, а откуда ты знаешь, что она его жена? – хваталась за соломинку Алена. – Может быть, сестра?
– Какая еще сестра! – воскликнул Любимов и сатанински расхохотался. – Мне ли не знать Петрухину жену! Мы же все вместе в институте учились! В одной группе, между прочим! Они поженились сразу же на втором курсе, и мы, если хочешь знать, всей группой на их свадьбе три дня гуляли!
Да, все правильно... Любимов не сочиняет. Петр говорил, что они поженились совсем юными, еще в
