Дмитрий старался бывать дома как можно реже. Кристина изо всех сил пыталась выглядеть веселой, а по ночам ей снился Митя.
Таким образом Кристина Кирьянова, в замужестве Николаева, неожиданно оказалась в разреженном пространстве многонаселенной квартиры абсолютно одна. Она знала, что родить должна не раньше двадцатого декабря, и понимала, что в сложившихся обстоятельствах это не в ее пользу. Она долго думала, как лучше поступить. Может быть, взять и демонстративно переехать вместе с Митей в материнскую квартиру? Мать, похоже, заточили в психушке надолго. Братья Николаевы настолько одинаковы внешне, что соседи поначалу ничего не поймут. Это же нормально, когда молодая семья пытается выделиться из такого общежития, каковым, по своей сути, являлась коммуналка Николаевых. А потом, когда родится ребенок, все как-нибудь само собой рассосется и уладится. Тем более что она все с большей нежностью думает о Мите и почти уже ненавидит Степана, с которым приходится спать в одной постели и даже иногда удовлетворять некоторые его сексуальные фантазии.
Или, может быть, обратиться к отцу, которого она первый раз увидела на свадьбе и который ей очень понравился. Конечно же, он не оставит ее в беде. Он не появлялся в ее жизни наверняка только из-за матери. Вон что с той сделалось, когда она его увидела!
Кристина уже совершенно изнемогла от раздумий, когда в местной газете под названием «Окно» прочитала объявление потомственной ведуньи и лекарки бабушки Варвары, «которая поможет во всех тяжелых жизненных ситуациях». Девушка плохо представляла себе, кто такие ведуньи, но вторая часть «титула» Варвары ее вполне устроила. Может быть, эта лекарка поможет ей родить пораньше. Ребенок уже не маленький, так толкается ножками, что ого-го! А иногда вдруг выставит свой локоток или коленку, и на животе Кристины появляется смешной упругий бугорок. Ему уже совсем скоро девять месяцев, а ведь рожают и восьми-, даже семимесячных. Пусть бы бабушка Варвара чуть-чуть помогла ребенку, он наконец родился бы, и Николаевы перестали бы подсчитывать сроки, а в заботах о маленьком человечке снова подобрели бы и повеселели. А уж она, Кристина, наступит себе на горло, забудет про Митю и будет честно жить со Степаном. В конце концов, ребенок важнее. На долю Кристины выпало так мало материнского тепла, что она собиралась любить свое чадо безумно, да уже, пожалуй, любила еще не родившегося, но так весело шевелящегося в животе.
Бабушка Варвара оказалась старухой лет восьмидесяти. Жила она в одном из частных домов, которые еще сохранились на улице Володарского. Комнатка, в которую завела Кристину Варвара, была не слишком опрятной, но девушка понимала, что в таком почтенном возрасте у старушки может не хватать на все сил. Ненавидящая стерильную чистоту и педантичный порядок материнской квартиры, Кристина была очень снисходительна к тем, кто придерживался других правил.
– А ты, я гляжу, совсем на сносях, молодуха? – прошамкала Варвара и улыбнулась беззубым ртом с голыми бледными деснами.
– Я потому и пришла, – поспешила сказать Кристина. – Мне бы, бабушка, родить до срока…
– А срок-то какой?
– Девятый месяц.
Старушка вытерла коричневым сморщенным пальцем слезящийся бесцветный глаз и удивленно спросила:
– Зачем же до срока, когда и так уж срок!
Кристина тяжело вздохнула и рассказала бабушке Варваре свою историю. Что ж тут поделаешь? В этом месте надо говорить правду, а то как бы чего не вышло. Не той травы даст – и поминай как звали!
Старушка очень внимательно оглядела девушку узенькими щелочками глаз, чуть ли не целиком скрывающихся в дряблых складках век, и сказала:
– Не гневи судьбу, девка. Рожай, как на роду написано.
– Не могу, бабулечка… – прошептала Кристина и вдруг разрыдалась.
Она плакала и плакала взахлеб и с подвываниями и никак не могла остановиться. Именно в доме бабки Варвары, неприбранном и с застоявшимся кислым духом, ей вдруг показалось, что жизнь кончена, что она никогда не увидит своего ребенка и никогда не будет счастлива с Митей. У нее вообще никогда и ничего больше не будет. Бабка пыталась отпоить Кристину какой-то прокисшей, как воздух ее дома, водой, но это ничуть не помогло. Девушка продолжала биться в рыданиях, обеими руками придерживая гору своего живота.
– Вот лихоманка тебя забери, – выругалась старушка. – Опростаешься еще тут у меня. Только этого не хватало.
Она порылась в своих закромах, вытащила пучок бурой ломкой травы, завернула его в кусок заскорузлой газеты и подсунула неаккуратный сверток под руку Кристины.
– Как придешь домой, заваришь всю траву крутым кипятком. Когда вода станет темной, процеди и пей по полчашки через каждые полчаса, пока схватки ни начнутся. Да ты поняла иль нет? – Бабка Варвара постучала костяшками пальцев по животу Кристины. – На-ка вот выпей еще. Тут с валериановым корнем. Успокаивайся, девка, а то как бы беды не вышло. Не надо мне лишних неприятностей. И так всего хватает…
Выбивая дробь зубами по краю замызганной чашки, Кристина выпила бабкину настойку и действительно начала успокаиваться. И чего ее так развезло? Все еще утрясется. Возможно, она уже сегодня сможет родить, и Степка перестанет смотреть на нее врагом, и свекровь полюбит снова, и Владимир Дмитриевич опять будет по душам болтать с ней на кухне. А неожиданно нагрянувшую любовь к Мите придется принести в жертву. Ребенок, ее сын, того стоит.
Кристина вытерла слезы, сунула в бабкину коричневую когтистую лапку полагающуюся мзду, вышла на улицу и после затхлой атмосферы «апартаментов» «потомственной ведуньи и лекарки» с удовольствием вдохнула живительный зимний воздух. Пожалуй, она не пойдет сразу домой, а немножко прогуляется, чтобы успокоиться окончательно. Прямо от бабкиного домика шла дорога на мостик, который вел на небольшой остров в разливе реки Ижоры. На этом острове, носящем смешное имя Чухонка, находились городской пляж, тенистый заросший парк и городок аттракционов. Конечно, в декабре аттракционы были закрыты, но Кристина специально добрела до них. Она прижалась животом к ограде и стала представлять, как будет катать своего сына на карусели. Вот на том, сейчас засыпанном снегом олене с большими ветвистыми рогами. Сын будет держаться ручками за оленьи рога и смеяться, проезжая мимо них со Степкой. А они возьмутся за руки и чуть ли не заплачут от счастья, что у них такой замечательный малыш. Улыбаясь своему видению, Кристина тоненько пропела: «Возьми меня, олень, в свою страну оленью…» – и вдруг поняла, что совершенно не вспоминает Игоря Краевского, настоящего отца ребенка. Как это все странно… Неужели она его совсем не любила? Неужели этот ребенок в ее животе – плод не любви, а всего лишь злобной мести Таньке Казаковой, которая посмела ее обскакать? Похоже на то… Но ничего! Даже если и так! Она искупит свою вину любовью к сыну и к семье Николаевых, которые отогрели ей сердце. Они обязательно полюбят ее снова, и все у нее будет очень даже хорошо.
Трава бабки Варвары оказалась очень горькой. Первый раз Кристину чуть не вырвало. Она с трудом заставила себя удержать внутри желудка эту горечь. К ее счастью, в этот вечер Николаевы-старшие ушли в гости к каким-то друзьям в соседний подъезд, а братья на пару переустанавливали компьютерную систему и были очень заняты. Даже соседи куда-то исчезли на этот вечер. Целых три часа никто не мешал Кристине пить бабкино снадобье, морщась и с трудом сдерживая рвотные спазмы. Сначала она заедала ужасную горечь кусками сладкого ленинградского батона с орехами и вся измазалась в сахарной пудре, потом пила настой уже без всякой закуски, так как стала опасаться, что он может не подействовать. Бабка ведь не велела его чем-нибудь заедать. К девяти часам вечера что-то потекло по ее ногам. Кристина обрадовалась, что больше не надо пить Варварину гадость, поскольку начали отходить воды. Она глянула себе под ноги и громко охнула. На пол кухни между ее ног мерно капала кровь.
– Сте-епа! – крикнула она, но крик оказался каким-то смазанным и глухим. Никто не вышел к ней из комнаты.
Кристина набрала в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть погромче, и тогда внутри у нее будто что- то лопнуло и по ногам потекли горячие ручьи. Обезумевшая от страха и резкой боли в низу живота, еле переступая ногами, она поплелась в комнату, с трудом открыла дверь и упала на пол прямо за порогом. Из- под нее по старому паркету в сторону братьев потек тонкий кровавый ручеек.
