А Ермоленко при всей трагичности ситуации неприлично и неуместно (с его точки зрения) радовался, что у него остался внук. Он хотел забрать его к себе из роддома, где младенец сейчас находился, если бы Женя согласилась. Только бы она согласилась…
– Ну что… – прервал затянувшееся молчание Николаев. – Надо помянуть. Разливаем, Саша… – И взялся за рядом стоящую бутылку.
Ермоленко разлил ту, которая стояла на его половине стола.
Все выпили, приговаривая, как полагается: «Пусть земля ей будет пухом» и «Царствие ей небесное», хотя до конца так и не могли осознать, как получилось, что умерла не столетняя старуха, которой уже любая земля будет подходящей, а юная девушка, без которой Царствие небесное вполне могло бы еще обойтись. Даже братьям Николаевым, которые присутствовали при кончине Кристины, все происходящее казалось страшным сном, ужасным голливудским триллером. Нужно только заставить себя встать, выключить телевизор, и все будет как раньше. Степан в противном ознобе даже несколько раз украдкой взглянул на телек, но тот мертво стоял на тумбочке, тускло поблескивая темным траурным экраном.
– Завтра можно забрать ребенка, – сказала Галина. – Разрешили, потому что мальчик абсолютно здоров. Можете себе такое представить?
– Я заберу… – неожиданно громко для поминок сказал Митя.
Степан при этом вжался в стул, а Игорь как-то криво вытянул шею, пытаясь разглядеть выражение лица Дмитрия, и даже потерял на время спасительную Танину руку.
– Конечно, мы вместе сходим, – кивнула Галина сыну.
– Нет! – Митя поднялся из-за стола и обвел присутствующих горящим взором. – Я заберу, поняли! Она меня любила, а потому этот ребенок – мой! И никому не советую к нему прикасаться!
Галина поднялась со своего места, обошла стол и мягко усадила сына на место.
– Все документы у меня, Митенька. На них подписи мои и номер моего паспорта, – сказала она. Потом хотела добавить, что еще и Степану могут ребенка отдать, но вовремя сообразила, что сейчас об этом лучше помалкивать, а потому еще раз повторила: – Вместе пойдем.
Митя, пытаясь успокоиться, закрыл глаза, но под скулами ходуном ходили желваки.
Выпили еще. Пожелали Кристине того же, что и в первый раз. И так же усомнились в реальности происходящего.
– Знаете, мне кажется, – взрезал опять сгустившуюся тишину голос невесты Игоря, – мне кажется, что ребенка должны взять мы, потому что… ну вы сами понимаете почему…
Митя опять попытался вскочить, но Ермоленко, сидящий рядом с ним, так же мягко, как это только что сделала Галина, усадил его на место и сказал:
– Пойми, Митя, Игорь – отец…
– А где, интересно, этот отец был раньше? – взвился Дмитрий. – Что-то его не видно было рядом с Кристиной!
– Да не знал я ничего, можешь ты понять! – истерично крикнул со своего места Игорь.
– Мне плевать на это! А она, – дрожащим пальцем Митя показал на фотографию счастливой Кристины, – тебя и знать-то не хотела, понял? Она даже замуж вышла за другого, вон… за Степку, только бы скрыть настоящее отцовство…
– Чего ж не за тебя? – побелевшими от гнева губами крикнул Игорь.
– А вот это не твое дело, – с расстановкой ответил Митя, поднялся из-за стола и, ловко увернувшись от Ермоленко, пошел к Игорю со сжатыми кулаками.
– Нет!!! – крикнула Таня и выскочила к Дмитрию прямо перед Игорем, медленно поднимающимся со своего места. – Не тронь его! Он только что после операции! Ну… я прошу тебя… – Она так трогательно сжала маленькие кулачки, будто ими собиралась биться с двухметровым богатырем Николаевым. Тут же с разных сторон к ним бросились Женя, Ермоленко и Сергей Краевский.
Митя остановился, с удивлением разглядывая выросшую перед ним людскую стену, а Николаев-старший, не выходя из-за стола, сурово сказал:
– Дмитрий, немедленно сядь на место! Здесь поминки, и я никому не позволю устраивать мордобой! Хватит уже! Намахались кулаками!
– Все равно ребенка возьмет Степка, – сообразил вдруг Митя и нехорошо рассмеялся. – Он имеет полное право, как муж… как вдовец…
Все автоматически посмотрели на Степана. Того била нервная дрожь. Он прятал глаза, без конца облизывал губы, и все поняли, что ребенка он ни за что не возьмет. Степан хотел сказать, что ему легче самому умереть, чем смотреть в глаза новорожденного мальчика и каждый раз при этом вспоминать о его несчастной матери. Хотел сказать, но не стал, потому что… В общем… кому это интересно слушать…
– Митенька, понимаете… – Растолкав всех, перед вторым братом опять выросла Таня. – Понимаете, у вас еще все будет: и любовь, и дети…
Она замолчала, а Митя смотрел на нее с нескрываемым презрением. Как она могла полюбить своего жалкого очкарика, который посмел оставить Кристину и ни разу не поинтересовался, как она вынашивает его ребенка? Он же и ее бросит, если что. Разве можно ТАКОМУ человеку доверить малыша Кристины?
А Таня, помолчав немного, жалобно продолжила:
– У меня, понимаете, Митя, никогда не будет детей… Какая-то патология… Мне стыдно и горько при всех в этом признаваться, но обстоятельства так складываются, что приходится говорить…
– Как никогда не будет? – чуть ли не в один голос спросили Женя и Игорь.
– Откуда я знаю? Я хотела ребенка, а его все нет и нет… Я пошла в консультацию, потом поехала в институт Отто… анализы сдала и вообще все, что только можно, проверила. А врачи… они сыпали такими терминами, что я ничего не могла понять, кроме того, что детей у меня не будет никогда… – Она повернула измученное лицо к Игорю и спросила: – Ты ведь не бросишь меня, правда? – А потом опять подскочила к Мите: – Вы отдадите нам ребенка, Митенька? Я даже имя ему придумала…
– Какое? – спросил Дмитрий.
– Кристианом назовем… в честь погибшей матери. Вы, конечно, не знаете, но она была моей подругой… Мы даже за одной партой сидели… Почти два года…
Митя отвечать не захотел. Он отвернулся от девушки и медленно, деревянными шагами, вышел из комнаты. Все остальные тихо разошлись по своим местам и снова в безмолвии наполнили стопки, чтобы выпить за помин души, которая так не вовремя отлетела от Кристины.
А в Колпинском родильном доме в кроватке с металлическими прутьями, больше похожей на корзинку для продуктов в магазинах самообслуживания, мирно посапывал маленький человечек, которого только что предложили назвать в честь матери Кристианом. Если бы он умел, то непременно улыбнулся бы во сне от удовольствия, что так сладко спать в корзинке и не знать о том, судьбы скольких человек сплелись в невообразимый клубок, прежде чем он появился на свет.
– Ну и как там наш малыш? – спросила Женю Галина, которая теперь часто забегала в квартиру Ермоленко.
– Нормально, Галка. Развивается по всем правилам, – смущенно отозвалась Женя. – Я даже не ожидала, что из Игоря выйдет такой заботливый отец. А о Танюшке и говорить нечего.
– Да-а-а, хорошая у вас невестка…
– Ну, Галь, – Женя подсела к подруге на диван и обняла ее за вздрагивающие плечи. – Будут и у вас невестки и… внуки… У тебя такие видные сыновья! Как они? Пишут?
– Пишут.
– Что там у них с дедовщиной?
– Да вроде не цветет таким пышным цветом, как бывает. И потом… они все-таки офицеры, не рядовые.
– Ну вот видишь, все хорошо! – улыбнулась Женя.
– И чего хорошего? Я им, главное, говорю: зачем же вам в земельном комитете места держали, если вас вдруг в армию потянуло? – выпалила Галина.
– Ну, а они?
– А они говорят, что все равно забрали бы. Сейчас ведь до двадцати семи лет берут. Но я думаю, они просто сбежали от всего, что случилось, чтобы не думать, не вспоминать.
– Может, они правильно сделали, а, Галь? К тому же кому, как не твоим богатырям, в армии служить?
