Найдя себе подходящее определение, она наконец посмотрела на своих мужчин. Все трое тихо сидели на полу. Володя зажимал рукавом рубашки рассеченную губу, Степан мертвыми глазами уставился в одну точку над головой матери, не обращая никакого внимания на текущую из носа струйку крови. А где же Митя? Галина встрепенулась и только тогда услышала глухие рыдания. Плакал и стонал Митя, уткнувшись в кровавое покрывало.
Галина подумала, что крови слишком много… Куда ни глянешь, везде кровь, будто в комнате разыгралось Бородинское сражение. И все жестоко израненные воины почему-то остались живы. Погибла только одна молоденькая девушка, случайно затесавшаяся между ними…
Супруги Николаевы, осунувшиеся и почерневшие, на следующий же день отправились к Ермоленко, чтобы сообщить страшное известие. Галина предлагала мужу позвонить по телефону, но Владимир отказался.
– Не по-людски это, – сказал он. – Я могу сходить и один.
Но разве Галина могла оставить мужа одного в подобной ситуации?
Саша Николаевым очень обрадовался, в темноте коридора не заметив их изменившихся лиц. Из комнаты навстречу друзьям неожиданно вышла Женя в домашнем халатике, тапочках на босу ногу и быстро включила настенное бра.
– Что случилось? – тут же испугался Александр. – Кристина? Что с ней? Или ребенок? Все-таки родился душевнобольной?
Он явно не мог предположить, с чем к нему пожаловали друзья, и Галине от этого стало совсем плохо. Вчера она выдержала и вид мертвой невестки, и кровавые ручьи на полу, и дикую драку любимых мужчин, а тут вдруг у нее подогнулись колени и поплыла перед глазами комната Ермоленко с невесть откуда взявшейся Женей в халате и с босыми ногами. Сашкиного горя она видеть не желала и погрузилась в тяжелое небытие.
Когда Галина очнулась, все уже сидели в комнате с похоронными лицами, а она лежала на диване.
– Ну, наконец-то, – сказала Женя и помогла Галине присесть.
– Где же она взяла эту отраву? – спросил Саша.
– У нее теперь не спросишь… – со вздохом отозвался Николаев. – Юрику хотим дать посмотреть. Может, знает, что это за трава и у кого Кристина могла ее взять.
– Девочку все равно не вернешь, – сказала Женя.
– Она знает? – слабым голосом спросила мужа Галина, показав на подругу.
Владимир тяжко покачал головой.
Галина не менее тяжело вздохнула и обратилась к подруге:
– Понимаешь, Женя, Кристиночка… она последнее слово успела сказать нашему Мите… Ребенок ее не от Степана, понимаешь?
– Но не это же ее заставило… – начала Женя и не договорила. Оказалось, что далеко не все слова сейчас одинаково легко произносить.
– Трудно сказать, что ее заставило, – с очередным горьким вздохом произнесла Галина, – но я не об этом… Кристиночка призналась, что отцом ее ребенка является… ты только не волнуйся, Женечка…
– Да не тяни ты, Галка…
– В общем, это… сын твой… Игорь…
– Не может быть, – побелела Женя. – У него и невеста есть, Танечка. Они давно с ней вместе. Если даже посчитать, то они вместе гораздо дольше, чем… Нет, этого не может быть!
– Но она так сказала. Зачем ей что-то сочинять при смерти-то… Она еще сказала, что Митю моего полюбила, – с трудом вытолкнула из себя Галина и тихо заплакала.
Женя бросилась к шкафу, вытащила из него джинсы и начала натягивать их прямо при Николаевых.
– Жень, ты куда? – спросил Саша.
– Домой… к Игорю… Надо же все наконец выяснить, – отрывисто ответила она, не оборачиваясь.
– Я с тобой! – поднялся с кресла Саша.
– Нет! – Женя полоснула его незнакомым жестким взглядом. – Это я должна выяснить сама. А вы пока разберитесь с похоронами и вообще… О ребенке надо узнать. Как он там…
– Я уже звонил сегодня насчет ребенка, – откликнулся Николаев. – Мальчик, всем на удивление, здоровенький. Почти три килограмма весом и пятьдесят один сантиметр…
– Тем более я должна сейчас же выяснить о нем все!
Когда за Женей захлопнулась дверь и в комнату возвратился Александр, Галина, жалко улыбаясь, спросила:
– Саш? Ты с Женькой… Когда? Если честно, я вообще в шоке от всего. Ты был почему-то женат на Валентине, а теперь вдруг Женя. А Люда Никольская как же? Ничего не понимаю. Ведь Валентина…
– Галь, может, нам и не надо ничего понимать, а? – оборвал ее Николаев. – Это ведь только их дело, а у нас с тобой и своих забот полон рот.
– Теперь это наши общие заботы, – сказал Ермоленко. – Все мы между собой связаны старой дружбой, любовью, ненавистью, нашими детьми, а теперь вот и первой смертью… Никак не думал, что это случится именно с моей дочерью…
Он закрыл лицо руками, а Николаев вытащил из-за пазухи бутылку водки и виновато предложил:
– Помянем Кристину, ребята, как по русскому обычаю полагается…
После похорон Кристины все собрались у Николаевых. Долго молчали, не решаясь приступить к поминкам. Почти все присутствующие в той или иной степени чувствовали себя виновными в гибели юной девушки и боялись привлечь к себе внимание первым словом или вопросом.
Галина думала о том, что с квартиры придется срочно съезжать. Она несколько дней терла полы в кухне и в комнате всякими новомодными дезинфицирующими средствами, но ей казалось, что старый паркет продолжает удерживать в своих мелких трещинках кровь Кристины. Диван, на котором она умерла, Владимир вывез на дачу и там сжег вместе с двумя окровавленными покрывалами. Пустой угол теперь всем мозолил глаза. Надо приложить все силы, чтобы сделать обмен. Любыми средствами. Галина и с соседями почти договорилась. Они обещали в случае чего обменяться коммуналками, поскольку очень хорошо уживались с Николаевыми и искренне сочувствовали их горю.
Близнецы Николаевы держались обособленно друг от друга, даже сидели на разных концах стола. Степан пытался сохранить на лице выражение невиновности, но получалось у него плохо. Губы дергались и складывались в тоскливую гримасу. Митя, с черным лицом, не поднимал ни на кого глаз.
Игорь Краевский в тяжелых очках, за которыми трудно было разглядеть глаза, казался совершенно больным. Его держала за руку тоненькая большеглазая девушка, его невеста по имени Таня. Создавалось впечатление, что только через эту Танину руку в Игоре и поддерживается жизнь. Убери она ее, и тут же его лицо посинеет в последнем вздохе.
Рядом с все такой же красивой Никольской, которой шел даже траурный черный костюм и заплаканные глаза, сидел Сергей Краевский. Он был приглашен к Николаевым как дед ребенка и в присутствии Жени с Игорем чувствовал себя очень неловко рядом с новой женой. Он никогда не видел Кристину, дедом себя не ощущал и очень хотел, чтобы поминки побыстрее начались и еще быстрее закончились. Люда, напротив, остро ощущала свою причастность ко всему происходящему и время от времени вытирала слезинки, выкатывающиеся то из одного, то из другого глаза. Она вспоминала свою погибшую Олечку, но оплакивала всех сразу: и свою дочку, и дочку Саши Ермоленко, с жизнью которого так необыкновенно была переплетена ее собственная судьба, и бедных Николаевых, и своего нынешнего мужа, которому было так неуютно на этих поминках.
Женя сидела прямо, вцепившись пальцами в белую скатерть и вглядываясь в фотографию Кристины, стоявшую как раз напротив нее в одном из отделений мебельной стенки. На ней девушка улыбалась счастливой светлой улыбкой и была до боли похожа на Сашу. Как же она, Женя, смогла допустить весь этот ужас? Проворонила сына с дочерью Саши из-за своих переживаний и старой любви, внезапно накрывшей ее глухим колпаком. Какой ужас! Ее сын спал с Сашиной дочерью… А что же Таня? Как это все могло случиться? Какое жуткое совпадение! Об этом даже думать страшно, не то что расспрашивать Игоря… Неужели девочка поплатилась за то, что Женя с ее отцом… Нет. Этого не может быть. Так не должно быть… И при чем здесь Игорь?
