— Едут! Клещ едет!
— Ура! — обрадовано закричал Слега. — Значит, сумели, нашли эшелон. Вовремя появились. А тебе, Олег, спасибо напоследок скажу; протоптал ты для нас дорожку. Может, и гад, а хорошее дело сделал. Глядишь, и помирать тебе будет не так грустно, потому что иногда помянут тебя добрым словцом. А помереть придётся, уж не сомневайся. Теперь и лесные псы не помогут. Что, ребятушки, сдадитесь по-хорошему, или чуток подождём?
Прошло минут пять, никто не рискнул спуститься с вышки, чтобы открыть ворота. Ещё через минуту в дыре, которую пробил в частоколе топтыгин, показалась физиономия: узкое лицо, нос к низу крючком загнулся, а ему навстречу подбородок выпирает. Клещ и есть. Похоже, он и согласился провести барачников к эшелону. Стоит, глазеет, пытается сообразить, что за дела у нас творятся. Побоявшись войти, Клещ исчез.
Ещё через какое-то время в ту же самую прореху спокойно зашёл Партизан.
— Только попробуйте! — предупредил он, автомат в его руках посмотрел сначала в сторону одной вышки, потом другой. — Если кто дёрнется, разнесём тут всё к чертям собачьим. Вы меня знаете.
Лесник спокойно подошёл к воротам и распахнул створки. Знакомый мне броневик, натужно урча и пуская чёрный дымок, въехал в Посёлок.
Автомобиль развернулся и замер. Открылся верхний люк, и Ренат встал к пулемёту. Ствол оружия покрутился из стороны в сторону, а потом уставился на ближнюю вышку.
Следующим из машины, чертыхаясь, вылез Савка. Он пнул колесо:
— Длянь железная, ломался всю дологу.
— Я смотрю, весело у вас, — Степан захлопнул дверцу и оперся плечом о броневик. — Ехали мы, ехали. Так бы мимо, по краешку, и проскочили, а тут деревья поперёк дороги навалены, из кустов чуть стрелять в нас не начали! Насилу с этим делом разобрались, сюда подъезжаем — ещё интереснее: зверьё побитое, монстрятина дохлая, дыра в заборе. Такое веселье, и без меня! Нет, ребятки, больше я вас без присмотра не оставлю.
— А Клещ? — растерянно спросил Слега.
— Клещ-то? — ухмыльнулся Партизан. — Клещ, выходи. Народ требует.
— Думали, я вас до эшелона поведу? Вот вам! — вылезая из машины, сказал ехидно Клещ, он вскинул правую руку, а левой ударил по сгибу локтя. — Сначала другана моего Лёшку угробили, а после ко мне припёрлись! Один раз я сводил вас до Ударника, так вы Сычу там кровавую баню устроили, а потом мне угрожали, чтобы, значит, молчал. Решили, что испугаюсь, и дальше на вас пахать буду? Не таков Клещ. Завёл дураков на болотные выселки, и дёру. Одному-то сподручнее через лес ходить, чем со стадом баранов за спиной. Спасибо, что путь мне нарисовали, я с вашей картой до эшелона дошёл, будто по бульвару прогулялся. Думал там смутные времена пересидеть, посмотреть, как дела пойдут, а после уж решать, что делать дальше. А тут Партизан заявился.
— Вот это поворот, — сказал Клыков, а потом, уже громко, чтобы на вышках услышали. — Вы спускайтесь, спускайтесь. Бросайте оружие, и по одному ко мне…
— Эх, — попенял я Степану, — опоздали вы. Такое веселье пропустили…
А сам с детской обидой подумал, что все мои усилия теперь обесценились — парни бы приехали на броневике, и всё без меня и моих зверей порешали. Надо было лишь немного подождать. У меня ещё хватило сил бросить вслед уходящей волчьей стае: «спасибо, братки!», а потом в глазах потемнело и я осел на землю.
* * *— Сволочи, — Клыков, сжимая кулаки, щерился на Слегу, — сволочи! Я ж вас к стенке… я ж вас голыми руками…
Дружинники уложили на мокрую траву тела казнённых товарищей и бойца, погибшего во время недавнего штурма участка. Ещё четверо — трое граждан и один барачник — разметались на мокрой земле поодаль. Их нашли возле правления, там, у стены они лежали с перерезанными глотками.
— За что? — поинтересовалась Ольга, мрачно глядя, как дружинники бережно, стараясь выбрать место посуше, укладывают тела друзей, и заботливо накрывают покойников отобранной у барачников одеждой.
— Удрать хотели, — хмуро пояснил Слега. — К вам уйти. С оружием. Да словили мы их. Вот, значит, за дезертирство, по законам революционного времени и вздёрнули.
— А этих? — Ольга кивнула на четыре трупа. — Тоже по закону?
— Конечно, — подтвердил барачник, — мы ж не беспредельщики. Эти трое — мародёры, пытались из больницы лекарства украсть. А вон тот, наш, видно, лишнего перебрал. Не знаю, что ему примерещилось, а только начал из автомата палить, чуть Пасюка не пришил. Пулю для таких жалко, а виселица оказалась занята. Вот и…
— Ясно, — мрачно сказал Клыков, — И где же Пасюк? Ещё не сдался? Лично повешу гада. По закону революционного времени! Слега, мы заходили в общежитие. Скоро там начнут умирать. Стариков-то за что?
— Их-то? Они сами почему-то мрут. Тяжёлых из больницы туда перевели, чтобы, значит, место не занимали, а они помирать начали. Мы ж не звери, кого могли, подлечили…
— И много умерло? — спросил я.
— С утра было пятеро, а сейчас и не знаю.
— Понятно, — равнодушно сказал я, сил для переживаний не осталось. — Значит, что делать? Значит, живых надо в больницу, а мёртвых похоронить. Асланяна бы сюда, чтобы копал могилы, глядишь, и понял бы, что натворил. Нет здесь Асланяна, придётся, Слега, тебе. Бери дружков, и вперёд. А к больным ведите врачей. Надо спасать.
— И чего стоим?! Приказов не слышим?! — заорал Степан, вертя в ладони нож. — Слега, чтобы через полчаса все барачники, как на параде, стояли перед участком.
— А потом? — спросил Слега. — Расстреляете?
— Может, и расстреляем, — задумчиво сказал Степан. — А может, и нет, видно будет.
— Степан, — напомнил я, — не забудь, в общежитии нужны врачи. Все, сколько есть.
— А может, подождём? — зашептал Белов. — Кто выживет, тот, значит, выживет, а от остальных всё равно нет толка. Без них и нам легче будет. А, главное, мы не при делах. Асланян виноват, на него и так всё повесят, одним грешком больше, одним меньше, он и не заметит… логично?
— Логично, — признал я. — Только не по-людски. Мы же люди. Пусть жизнь делает из нас зверей, а мы должны, где возможно, оставаться людьми. Я, конечно, наделал много глупостей, но
