— Больше никто тебя не посмеет обидеть, — неловко утешал я.
— Ты весь в крови, — давясь всхлипами, сказала Катя.
— Ерунда.
Мы встали и пошли. Ноги заплетались. Все до единой мышцы стонали от боли.
— Не упади. Держись за меня, — велела Катя.
— Знаешь, — пробормотал я, — я принёс тебе шоколадку. Самую настоящую.
— Правда? — кажется, она улыбнулась. — Что это такое?
— Извини, — вспомнил я. — Шоколадки нет. Извини. Но я знаю, где можно взять ещё. Я схожу, принесу тебе плитку. А лучше ящик. Ты каждый день будешь есть шоколадки.
— Хорошо, — сказала она, — спасибо! Осторожно, здесь ступеньки.
Я стал валиться, кто-то, кажется, Ольга, подставила плечо. Потом меня подхватили крепкие мужские руки.
— Что с ним? — спросил Степан.
— Бредит, — ответила Катя.
И всё…
* * *Я чувствую все свои когти, клыки, жала, щупальца, рога!
Охота получилась успешной; стая загнала добычу, жертва больше не сопротивляется. Если тебе выпало стать едой — смирись. При чём тут сострадание и жестокосердие? Это — всего лишь естественный порядок вещей. Но… что-то не так. Беспокойство. Откуда-то расползается непонятная злоба. Чужаки покинули логово. В этот раз их очень много. Как рана гноем, они сочатся ненавистью и страхом. Отравили себя, отравляют мир. Место им за стеной из мёртвых деревьев, которые они сами вокруг себя посадили. Пусть там и гниют заживо. Здесь чужая территория, они должны уйти, иначе будет неправильный порядок вещей… Вожак, крупный зверь с рыжей подпалиной на боку, задрал морду, и хрипло завыл. Одна охота закончилась, начинается другая. Волки развернулись, и потрусили туда, где собрались чужаки…
От самки вкусно пахнет. Догнать, исполнить брачный танец, тяпнуть за ухо — так должны поступать здоровые молодые самцы. Но что-то мешает. Этому невозможно противиться. Этот зов сильнее зова плоти. Нужно устранить причину беспокойства. Когда вернётся естественный порядок вещей, вернётся и время для самок….
Головой раздвигая комья земли, заглатывая чернозём, продавливая сквозь себя, переваривая, выделяя густую вонючую слизь и едкий кал, туда, откуда исходит беспокойство. У существа одна цель — сожрать чужаков. В этом естественный порядок вещей…
Когти, клыки, жала, щупальца, рога — всё сгодится, чтобы прогнать людей в логово. Кто не захочет возвращаться, что ж, сам виноват.
Лес спросил: «ты тоже чужой, но ты пришёл ко мне, и я принял тебя. Ты нуждался в помощи, и я помог. Теперь ты — это я. И что мне с тобой делать? А, главное, что будешь делать ты?»
«Мы уходим, — сказал я. — Потерпи немного, мы сейчас уйдём».
Лес заглянул мне в глаза…
* * *«Смотри в глаза, смотри в глаза» — как же ты надоел! Что я тебе сделал? Хлестать по щекам, это совсем ни в какие ворота! Надо бы глянуть, что за смельчак вздумал измываться надо мной?
Я приоткрыл глаза и увидел Врага! Нестерпимо захотелось вцепиться в него когтями, клыками, жалами, щупальцами. Зажмурившись, я незаметно перевёл дух. Это морок. Немного полежу, и пройдёт. Я справлюсь.
Ураган ярости лесных тварей, обрушившийся на мою бедную голову, отбушевал, и унёсся прочь. Я вернулся к людям.
— Кажется, очухался, — неуверенно сказал Степан, когда я снова открыл глаза. — Ты как?
Откуда мне знать, как? Лежу на кровати. Виски ломит, мышцы стонут, из порезанной ладони сочится кровь. Повязка на груди пропиталась красным. Лоб трещит и пульсирует болью; от души я боднул Сашу. Ох, Саша, я же его… не только боднул… или привиделось? Грудь болит, значит, всё было на самом деле. Погано мне, братцы, ох, и погано. Забыть бы!
— А ты жёсткий боец, — сказал Степан. Я не понял, то ли он меня похвалил, то ли наоборот… — Даже чересчур жёсткий. Кто бы мог подумать!
— Ага, — ответил я. — И со мной не в салочки играли.
— Я видел, — усмехнулся Степан. — Зуб должен был тебя валить. Пару раз — точно. Я бы так и сделал, а он — нет. Потом стало поздно, ты словно взорвался.
Я сел, и тут же руки вцепились в спинку кровати: комната завертелась, а взгляд застлала темнота. Степан попытался уложить меня.
— Не дёргайся, — велел он, — Архип говорит, ничего страшного не случилось. Лёгкое сотрясение, а ещё небольшая кровопотеря и сильное переутомление. Короче, устал ты, парень, отдыхай. Завтра будет лучше.
— Уже прошло, — я снова сел. И в самом деле полегчало. Лишь в ушах еле слышно позванивает, и к горлу подкатывает едкая желчь. — Правда, нормально. И вообще, не в этом дело… нужно уходить, Степан. Драпать со всех ног. Сюда идут твари — не отобьёмся.
— Ну-ка ложись, я позову Архипа!
Во рту пересохло. Облизав шершавым языком сухие губы, я попросил воды. В два глотка я влил в себя мерзкое на вкус, отдающее железом, тёплое пойло. В желудке забулькало. Наверное, сейчас меня вырвет, равнодушно подумал я. Степан молча ждал, а когда я отдышался, спросил:
— Что же нам делать, Олег.
Откуда я знаю, что им делать? Здесь должны решать он и Клыков. А я кто?
— Барачники где? — спросил я.
— Ушли.
— И вы уходите, — устало сказал я. — Может, небольшими группами пробьётесь. Идите к Хозяину. Мне ты можешь сказать, где он?
— В Нерлее. Есть там хитрый схрон.
— И вы туда идите. Глядишь, пару дней выгадаете.
— А ты?
— Я? Кому-то надо попасть к эшелону, так? Я, наверное, сумею.
— Понятно. Ты на ноги встать не можешь, а туда же…
— Я говорю, мне надо. Мне Савелий нужен…
— Савелий? Бери. И, раз такое дело, я тоже пойду с вами.
— Зачем? Ты здесь нужнее.
— Здесь нужнее Клыков, — ответил Степан. — Он и без меня разберётся. А я за тобой присмотрю. Хреново ты выглядишь, не дойдёшь, на полпути свалишься. Савка — мужик надёжный, да не больно головастый. И не спорь!
Я и не спорил. Если Степан решил, о чём спорить?
* * *Сначала ушли разведчики, за ними потянулись остальные. Мрачные,
