Тем не менее я говорю лишь о том, что человеческое познание при данных условиях нашего существования и строения могло бы расшириться гораздо больше, чем до сих пор, если бы люди искренне, с полной свободой ума направили на усовершенствование средств к открытию истины все то усердие и труд мысли, которые они применяют для подкрашивания и поддержки лжи{931}.
Искренность и усердие также входят в число интеллектуальных добродетелей.
Таким образом, когда знание перестает быть вопросом свидетельства-ясности и становится вопросом свидетельства-признака, то от исследователя требуется новый набор интеллектуальных качеств. В конечном итоге принцип скрытой оговорки из этики переносится прямо в эпистемологию, устанавливая границы претензий на знания. Возможно, у нас возникнет мысль, что эти качества и эта граница могут быть объединены в слове «объективность», но объективность – это концепция XIX в., предполагающая новые способы наблюдений за природой и записи информации{932}. Было бы неверно относить ее к научной революции; до появления точного инструментария промышленной революции беспристрастность и рассудительность были достоинствами, а не способами переопределения профессиональной компетентности.
Открытие предполагает индивидуализм и конкуренцию. Ученые должны быть авантюристичными и предприимчивыми людьми. Но, как постоянно напоминает Роберт К. Мертон, наука – это не только личный успех. Культура профессии требует от ученого верности совсем другим добродетелям, которые он кратко определил как коммунизм (затем его переименовали в «коммунализм» – знание должно быть общим; мы уже видели, что первое сообщество ученых-экспериментаторов появилось во Франции в 1640-х гг.), универсализм (знание должно быть обезличенным и беспристрастным), справедливость (ученые должны помогать друг другу) и организованный скептицизм (идеи должны многократно проверяться и перепроверяться){933}. Этот набор ценностей иногда обозначают акронимом CUDOS. Таким образом, любой ученый находится под воздействием двух конкурирующих и конфликтующих императивов: он должен одновременно конкурировать и сотрудничать. Ученые должны уподобиться двуликому Янусу, быть скромными и самоуверенными одновременно. Мертон видит свою задачу (как социолога науки) в том, чтобы выяснить, как ученые разрешали данный конфликт, который он считает основным для науки как общественного явления[282].
Как же возник этот конфликт? Ответ чрезвычайно прост. Это результат соединения открытия с нравственными достоинствами, которые ассоциировались со свидетельством-признаком. Так возник структурный конфликт в природе науки, конфликт с историческими корнями. Ни Коперник, ни Кеплер, ни Галилей не превозносили скромность, беспристрастность и усердие, но Коперник, Кеплер и Галилей были в первую очередь математиками. Поколение, сменившее Галилея, должно было признать зависимость от свидетельства-признака и поэтому волей-неволей признать достоинства беспристрастности.
Широко обсуждалась идея, что Королевское общество уделяло такое внимание выявлению фактов, беспристрастности и сдержанности потому, что оно было основано непосредственно после Реставрации{934}. Двадцать лет люди убивали друг друга во имя истины; теперь им предстояло учиться разрешать противоречия другими способами. И новую науку следует рассматривать в этом локальном контексте. Я не отрицаю, что в данном утверждении содержится определенная доля истины, но это не объясняет, почему Мертон обнаружил, что одни и те же достоинства были предметом восхищения ученых и в 1940-х, и в 1660-х гг. Новые ценности коренятся глубже, чем в непосредственной обстановке Реставрации.
Где еще можно найти подобный конфликт между конкуренцией и сотрудничеством? В профессии юриста. Соревновательная система означает, что юристы стремятся победить, и чем лучше им это удается, тем больше им платят. С другой стороны, каждый адвокат является представителем судебной власти. Он связан кодексом профессиональных норм. Он не имеет права лгать ради клиента. Он не имеет права скрывать свидетельства от другой стороны. Он должен одновременно соперничать и сотрудничать. Когда свидетельства-признаки переместились из зала суда в лабораторию, противоречивые характеристики любой основанной на свидетельствах юридической системы (существуют и другие юридические системы – например, предполагающие испытание подсудимого физическим воздействием, – у которых эти характеристики отсутствуют) были перенесены в науку, и ученые разделились, как всегда были разделены юристы в соревновательных судебных системах, начиная с Квинтилиана, который все время стремился найти как хорошие аргументы, так и аргументы, обеспечивающие победу, прекрасно понимая, что они не всегда совпадают.
После того как в эпоху Возрождения вспомнили о стоицизме, слово «философский» приобрело новое значение: утверждалось, что философы способны усмирять свои страсти и оставаться безразличными к ударам судьбы[283]. Они могут отвлечься от своего непосредственного опыта и размышлять над общей картиной. Уилкинс, Спрэт и Локк ищут совсем другого человека, того, кто олицетворяет CUDOS. Эта глава началась с поиска нового типа свидетельства, а заканчивается описанием нового типа интеллектуала, похожего на двуликого Януса, – он появился потому, что новым философам пришлось иметь дело со старым типом свидетельства, косвенными уликами.
§ 8В этой аргументации был сделан еще один шаг. В 1976 г. Томас Кун опубликовал статью «Математические и экспериментальные традиции в развитии физической науки» (Mathematical versus Experimental Traditions in the Development of Physical Science){935}. В Англии, утверждал Кун, экспериментальная наука расцвела в конце XVII в., и в ней возобладали традиции Бэкона. На континенте предпочитали дедуктивный стиль, приверженцем которого был Декарт. Англичан больше занимали факты, французов (он имел в виду в основном французов) – теории. По утверждению Куна, эта аргументация, противопоставляющая экспериментаторов математикам, неверна. У англичан были Галлей, Ньютон, экспериментаторы и математики. У французов – Паскаль, Кассини и Гюйгенс (Кассини и Гюйгенс были французами не по происхождению, а по желанию)[284]. И именно француз, а не англичанин Клод Бернар написал «Введение в изучение экспериментальной медицины» (Leçons de physiologie expérimentale appliquée à la médecine, 1865).
Но мы должны сформулировать аргумент Куна немного иначе. У англичан было общее право, основанное на суде присяжных. В суде присяжных важную роль играли косвенные улики, если они присутствовали в свидетельских показаниях. Это давало обвинителям широкие возможности аргументировать, опираясь на аналогию. Когда ученые реорганизовали науку, сосредоточившись на свидетельствах-признаках, они привнесли в нее достоинства суда присяжных, по крайней мере, в его идеализированной форме: стремление выслушать обе стороны, желание сочетать доказательство с убеждением, обращение к здравому смыслу. (Конечно, Ньютон был в этом смысле исключением.) Во Франции существовала система римского права. Их новая наука была организована вокруг достоинств судебного следствия: строгость рассуждений, набор формализованных процедур, поиск полного доказательства и уверенность, что отвечать нужно
