Важна здесь – вопреки утверждению Дидро – не сама идея, что опыт является наилучшим способом приобретения знания. Поговорка «experientia magistra rerum», «опыт – великий учитель», была известна и в Средние века: по книгам невозможно научиться верховой езде или стрельбе из лука{179}. Важнее другое – представление о том, что опыт полезен не просто потому, что помогает научить уже известному другим людям, – он позволяет познать то, что остальные считают неверным. Именно это значение опыта – как пути к открытию – почти не признавалось до открытия Америки.
Конечно, сами географические открытия были только началом. Из Нового Света хлынули необычные растения (помидоры, картофель, табак) и животные (муравьеды, опоссумы, индейки). Начался не только долгий процесс попыток описания прежде неизвестной флоры и фауны Нового Света; это также привело к шокирующему открытию, что многие европейские растения и животные должным образом не изучены и не описаны. После того как начались открытия, выяснилось, что их можно делать практически везде – нужно только уметь смотреть. Другими глазами люди посмотрели и на Старый Свет{180}.
У описания нового было и другое следствие. Для авторов древности и эпохи Возрождения каждое известное животное или растение имело сложную цепь ассоциаций и смыслов. Львы были царственными и смелыми, павлины – гордыми, муравьи – трудолюбивыми, лисы – хитрыми. Описания с легкостью переходили от физического облика к символам и считались неполными без ссылок на поэтов и философов. С новыми растениями и животными – как Старого Света, так и Нового Света – не были связаны ни цепи ассоциаций, ни оттенки культурных смыслов. Что символизирует муравьед? А опоссум? Таким образом, естественная история медленно отделялась от общего знания и начинала формировать собственную область исследований{181}.
§ 6Существительное discovery (открытие) впервые появляется в своем новом значении в 1554 г., глагол to discover (открывать) – в 1553 г., а фраза «путешествие с целью открытия новых земель» встречалась в 1574 г.{182} Уже в 1559 г. в первой английской заявке на патент, поданной итальянским инженером Якобом Аконциусом, говорилось об открытии не нового континента, а нового механизма:
В высшей степени справедливо, чтобы те, которые искали и нашли вещи, полезные для общества, получали бы некоторые плоды от своих прав и трудов, поскольку они отказались от всех других источников дохода, потратились на эксперименты и зачастую понесли серьезные убытки, как это случилось со мной. Я открыл много полезных вещей, новые виды колесных машин, печей для красильщиков и пивоваров, и если люди будут их использовать без моего согласия, не понеся за это наказания, то я, потративший столько сил и средств, останусь без вознаграждения. Посему я прошу запретить использование моих колесных машин для помола и дробления, а также печей, похожих на мои, без моего согласия{183}.
В конечном итоге его просьбу удовлетворили, отметив: «Справедливо, что изобретатели должны быть вознаграждены и защищены от других людей, которые зарабатывают на их открытиях»[103]. Это может показаться исключительным сдвигом в значении термина, поскольку легко понять, как можно «открыть» нечто уже присутствующее в мире, но гораздо труднее представить открытие того, что никогда прежде не существовало; однако этому сдвигу способствовали разные значения латинского слова invenio, среди которых есть как обнаружение, так и изобретение. В 1605 г. новое понятие открытия было обобщено Фрэнсисом Бэконом в работе «О достоинстве и приумножении наук» (Of the Proficiency and Advancement of Learning). Фактически Бэкон заявлял, что он открыл, как делать открытия:
И подобно тому как нам никогда не удалось бы открыть Вест-Индию [то есть всю Америку][104], если бы этому не предшествовало изобретение морского компаса (хотя в первом случае речь идет об огромных пространствах, а во втором – всего лишь о малозаметном движении стрелки), нет ничего удивительного в том, что в развитии и расширении наук не достигнуто более или менее значительного прогресса, потому что до сих пор игнорируется необходимость существования особой науки об изобретении и создании новых наук[105]{184}.
Утверждение Бэкона, что он изобрел искусство (то есть технику) совершения открытий, опиралось на ряд интеллектуальных шагов. Прежде всего, он отверг все существующее знание как не приспособленное для совершения открытий и бесполезное для преобразования мира. Схоластическая философия, которую преподавали в университетах и в основе которой были взгляды Аристотеля, утверждал Бэкон, увязла в череде беспредметных споров, не способных генерировать новые знания, к которым он стремился. В действительности он отверг идею знания, основанного на уверенности, на доказательстве. Философия Аристотеля базировалась на идее возможности логическим путем вывести знания из общепризнанных основных принципов, и поэтому все науки должны быть подобны геометрии. Бэкон ввел понятие истолкования; если раньше ученые писали о истолковании книг, то теперь Бэкон говорил об «истолковании природы»{185}.
Верным истолкование делает не его формальная структура, а польза – тот факт, что оно создает возможность для предсказания и управления. Бэкон отмечал, что открытия, преобразующие современный ему мир, – компас, печатный станок, порох, Новый Свет – были сделаны случайно. Никто не знает, что было бы при систематическом поиске нового знания. Таким образом, Бэкон отверг глубоко укоренившийся в обществе водораздел между теорией и практикой. Общество проводило четкую границу между джентльменом с ухоженными руками и ремесленником или рабочим, у которого были загрубевшие ладони, но Бэкон настаивал, что эффективная наука потребует сотрудничества между джентльменом и ремесленником, между книжным знанием и лабораторным опытом.
Таким образом, главный тезис Бэкона заключался в том, что знание (по крайней мере, такое знание, которое он пропагандировал) есть сила: понимая что-либо, вы получаете возможность воспроизводить природные явления и управлять ими[106]. Творения человеческого знания не обязательно уступают творениям природы; человек в принципе способен на гораздо большее, чем природа, он может сделать то, что «раньше чем оно было открыто, едва ли кому-нибудь могло прийти на ум чего-нибудь ожидать от него; напротив, всякий пренебрег бы им, как невозможным»[107]{186}. Если цель греческой философии состояла в созерцательном постижении, то цель философии Бэкона – новая технология. Бэкон возлагал на новую технологию огромные надежды: это будет нечто вроде «магии», то есть с ее помощью можно будет делать то, что непосвященным представляется невозможным (как ружья казались разновидностью магии американским индейцам){187}.
Вслед за этим – открытием открытия – последовала приверженность тому, что Бэкон, когда писал по-английски, называл advancement, progression или proficiency (используя это слово в его изначальном значении, «движение вперед»), а переводчики на современный язык начиная с 1670 г. называли «развитием» или просто «прогрессом». Открытие Америки началось в 1492 г.; открытие прогресса тоже. Бэкон был первым, кто попытался систематизировать идею постоянного прогресса знания{188}. При жизни он опубликовал три книги, описывающие новую философию – «О достоинстве и приумножении наук»
