Когда же эпонимия пришла в науку? Как мы видели, до наименования Америки эпонимия в географии была редким явлением, причем сама Америка оставалась исключением, будучи названной в честь обычного человека. Цицерон использовал такие прилагательные, как Pythagoreus, Socraticus, Platonicus, Aristotelius и Epicureus, и поэтому совершенно естественно, что мы найдем прилагательные и для других философов – Ippocratisa (ок. 1305), Thomista (1359), Okkamista (1436) и Scotista (1489) – хотя многие из этих слов медленно входили в обиход; мне не удалось найти ни одно из них раньше 1531 г. (когда появляется «Scotist»), за исключением Epicureus (которое встречается в Библии Уайклифа в 1382){239}.
То, что кажется нам естественным процессом наименования идей и открытий посредством связи их с именами авторов (в данный момент я страдаю как минимум от трех заболеваний, названных в честь их первооткрывателей), стало распространенным явлением только после появления концепции открытия[117]{240}. Слово «алгоритм», латинский вариант имени персидского математика аль-Хорезми (780–850), появилось по меньшей мере в начале XIII в., но это исключение{241}. «Теорема Менелая», названная в честь Менелая Александрийского (70–140) и составившая основу астрономии Птолемея, в V в. открыто приписывалась Менелаю Проклом. В 1560 г. Франческо Бароцци на полях своего перевода Прокла назвал ее теоремой Менелая (Demonstratio Menelai Alexandrini), хотя арабам и средневековым комментаторам она была известна как «фигура секущих»{242}. В указателе, но не в тексте или в примечаниях, современное название имеет и теорема Пифагора (раньше ее называли Dulcarnon, от арабского «двурогий», что отсылает к форме рисунка, иллюстрирующего теорему). И действительно, указатель демонстрирует систематическое стремление по возможности связать идеи с их авторами, а в тексте и указателе Бароцци даже обозначает один комментарий как «примечание Франческо Бароцци». Поскольку теперь каждая идея должна была иметь автора, то в тех случаях, когда автора найти не удается, его отсутствие должно быть отмечено – примечание Бароцци было ответом на «примечание неизвестного автора», найденное в древней рукописи{243}. Это новое явление: Витрувий, впервые опубликованный в 1486 г., описывал метод Платона для удвоения площади квадрата и изобретение чертежного треугольника (два практических применения теоремы Пифагора), а также открытие закона Архимеда, но указатели разных изданий Витрувия демонстрируют, что процесс ассоциации имен с идеями шел очень медленно. В немецком переводе 1548 г. впервые появился обширный список имен, но даже там, несмотря на присутствие Архимеда и Пифагора, не нашлось места для закона Архимеда или теоремы Пифагора{244}.
В 1567 г. великий протестантский логик и математик Петр Рамус говорил о «законах Птолемея» и «законах Евклида»{245}. Но Рамус обращался к прошлому. И действительно, можно сформулировать общий закон (естественно, закон Вуттона, поскольку речь идет об эпонимии): если научное открытие было совершено до 1560 г. и названо в честь первооткрывателя, это произошло много лет спустя. В качестве примера, выбранного случайным образом, можно привести Леонардо Пизанского, известного как Фибоначчи, предполагаемого изобретателя ряда Фибоначчи. Он сделал свое открытие в 1202 г., а формулу назвали в его честь только в 1870-х гг.{246}
Если 1560 г. считать началом проникновения эпонимии в науку, то широкое распространение она получила (и стала применяться к современным открытиям) после 1648 г., когда классический опыт с вакуумом (с использованием длинной стеклянной трубки, запаянной с одного конца, и ртути) получил название опыта Торричелли[118]. (Впервые опыт был поставлен в 1643 г., однако почти никто не знал, что его придумал Эванджелиста Торричелли; как мы видели, в 1650 г. Роберваль назвал математическую кривую в честь Этьена Паскаля). В 1651 г. Паскаль с ужасом отверг предположение, что он хотел выдать опыт Торричелли за свой: все понимают, говорил он, что это был бы эквивалент воровства в науке{247}. Паскалю, по всей видимости, уже было очевидно, что человек может «владеть» идеей или экспериментом, но до 1492 г. такое предположение озадачило бы любого[119]. И действительно, слово plagiary (плагиат) появляется в английском языке только в 1598 г., plagiarism (плагиаторство) – в 1621 г., plagiarize (заниматься плагиатом) – в 1660 г., plagiarist (плагиатор) – в 1674 г.{248} В 1645 г. Томас Браун собрал многочисленные примеры того, как греческие и римские тексты копировались целыми кусками и выходили под именем других авторов[120]. «Практика копирования, распространенная в наши дни, тогда не считалась чудовищной. Плагиат появился не вместе с книгопечатанием, – заключает он, – а в те времена, когда воровство было затруднительным» из-за малого количества книг в обращении{249}. Новой была не практика копирования других авторов, а идея, что этого следует стыдиться. Брауну не приходило в голову, что понятием интеллектуальной собственности он обязан не только печатному станку, но и Колумбу.
Приблизительно с середины XVII в. в английском языке начали в массовом порядке появляться прилагательные, связанные с научными экспериментами, теориями и открытиями и образованные от фамилий ученых. В 1647 г. Роберт Бойль говорил о the Ptolemeans, the Tychonians, the Copernicans{250}. За ними последовали Galenic (1654), Helmontian (1657){251}, Torricellian (1660), Fallopian (1662){252}, Pascalian (1664), Baconist (1671){253}, Euclidean (1672), Boylean (1674) и Newtonian (1676){254}. В начале XVIII в. научные законы впервые стали называть по имени тех, кто их открыл. (Понятие научного закона само по себе было новым, и именно поэтому не существует законов, названных в честь древних или средневековых математиков и философов; в отличие от Рамуса мы не говорим о законах Евклида и Птолемея, поскольку под «законом» Рамус понимал математическое определение, а не природную закономерность.) Так появился закон Бойля (1708){255}, закон Ньютона (1713){256} и закон Кеплера (1733){257}. Составление карты Луны, начатое ван Лангреном в 1645 г., стало важным прецедентом для эпонимического наименования, помогло перенести его из географии в астрономию. Первым селенографам предстояло дать названия такому большому количеству объектов, что им пришлось увековечивать и древних, и современных ученых, причем как противников, так и союзников. Иезуит Джованни Баттиста Риччоли, поддерживавший теорию Браге, назвал кратер именем Коперника. Это не доказывает, как предполагают некоторые, что он был тайным сторонником системы Коперника, – просто кратеров было слишком много.
§ 10Открытие само по себе не является научной идеей – скорее это идея, лежащая в основе науки: мы можем называть ее метанаучной идеей. Трудно представить такую науку (в том значении, в котором мы сегодня используем этот термин), которая не претендует на прогресс и не представляет этот прогресс в виде конкретного приобретения нового знания. Метафора открытия, путешествия с целью открытия новых земель, которые привели к смене парадигмы, тезис о существовании одного первооткрывателя и момента открытия, практика эпонимии, а также другие, более современные способы признания открытия, такие как Нобелевская премия (1895) или медаль Филдса (1936), – все это, вне всякого сомнения, аспекты локальной культуры, однако любая научная культура будет нуждаться в альтернативном наборе понятий, выполняющих ту же функцию признания, побуждения и изменения. Как мы уже видели, в качестве показательного примера можно взять эллинистическую науку, или науку Архимеда. Она обладала многими характеристиками того, что мы называем «наукой» (первые современные ученые фактически просто пытались подражать своим греческим предшественникам), и имела зачаточное понимание науки как открытия{258}. Тем не менее ни один древний грек не выпустил медаль с выбитым на ней словом Eureka и не начал награждать ею успешных ученых, как мы награждаем медалью Филдса выдающихся математиков. А «Звездный вестник» (1610) Галилея начинается с заявления (несколько завуалированного из скромности) о собственной бессмертной славе, которая не нуждается ни в статуях, ни в медалях{259}. В то время еще не было премий или медалей, присуждаемых за научные достижения, но в воображении Галилея такие награды уже существовали. Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде» (1627) описывал галерею со статуями великих изобретателей (таких как
