– Когда ты сказал мне, что тоже рос без отца, мне показалось, что я увидела рубцы под твоим совершенным, бесстрастным «фасадом». Я надеялась, что твои раны давно излечились. Но теперь я чувствую, что ты испытал гораздо больше лишений, несправедливости и плохого обращения, чем я могу себе представить. И это заставляет меня даже больше гордиться тобой и глубоко уважать то, чего ты добился.
– А что, если ты права, и в моей жизни происходило нечто намного ужаснее, чем ты могла увидеть в самых страшных кошмарах? И если это настолько ужасно, что, узнав правду, ты с криком убежала бы прочь?
– Это ведь не предположение, верно? Ты действительно боишься, что я не смогу вынести правду. – Глаза Антонио помрачнели, и Лили прижала руки к его сердцу, словно пытаясь вобрать боль. – Этот надлом, который я чувствую в тебе… это за пределами физических или психологических испытаний. Ты… что-то совершал. Что-то отвратительное.
Его взгляд дрогнул, и последние сопротивление Антонио пало, позволяя Лили заглянуть в его душу, вытягивая на свет каждую ужасную деталь. Ее голос дрогнул, складывая увиденное в слова:
– Ты участвовал в… насилии. Использовал свои навыки безжалостным, смертоносным образом. Даже… убивал.
Она затаила дыхание, когда его глаза потрясенно округлились.
А потом весь огонь, который бушевал в них, погас, и Антонио произнес:
– Да.
Антонио покрывался холодным потом при мысли о том, какую боль испытает Лили, если когда-либо узнает, что изначально была орудием мести, – хотя он и не претворил этот план в жизнь. Он не мог признаться в этом, но хотел быть максимально честным с Лили во всем остальном.
Даже братья не знали о надломе, таившемся под его безупречной маской. Но Лили видела то, о чем не догадывался никто другой.
Он боялся рассказывать Лили, что делал в качестве раба Организации, что совершил ради обретения свободы. Боялся, что она в ужасе убежит сломя голову. Но он должен был рассказать ей правду.
Больше всего на свете Антонио хотел заставить Лили пообещать, что она не покинет его, что бы ни узнала. Но он не мог этого сделать. У нее должна была остаться полная свобода действовать в своих собственных интересах. Даже если это означало бросить его. Даже если он не смог бы без нее жить.
Чувствуя, что нужно держаться от Лилианы на расстоянии, чтобы не поддаться слабости, Антонио отшатнулся и встал, поднимая брошенные брюки.
Лили натянула на себя одеяло, словно боясь, что в уязвимости наготы не сможет противостоять его признанию. Перехватив взгляд Лили, в котором засквозила ранимость, Антонио произнес:
– Я отдал бы что угодно, лишь бы ты не знала об этом, но ты должна знать. Я приму любое твое решение, к которому ты придешь, когда узнаешь все.
И он открыл ей все ужасы прошлого, даже те, о которых не знали его братья. Умолчал лишь подробности об отказавшейся от него семье.
На протяжении этой исповеди больше всего Антонио мучили эмоции, терзавшие Лилиану, – от потрясения до ужаса, отрицания и отчаяния.
Закончив, он остановился перед ней, не в силах поверить, что облегчил душу, стряхнув с себя многолетний груз муки и гнева. Лилиана, плача, вдруг слетела с кровати и бросилась ему на шею с таким пылким порывом, что он покачнулся.
Не успев удержать равновесие, Антонио упал на пол и в попытке утешить притянул к себе Лилиану, которая надрывно рыдала и осыпала его неистовыми поцелуями.
– Ми аморе, пожалуйста, ничто не стоит твоих слез. Умоляю тебя, не плачь.
Лилиана покачала головой и зарыдала еще сильнее:
– Любовь моя, мне так жаль, так жаль…
– Ми аморе, все это – в прошлом. Но ты должна была это знать.
Она вырвалась из крепких объятий и посмотрела на него. Ее глаза покраснели, губы дрожали.
– Я отдала бы все, что угодно, лишь бы стереть это прошлое, уничтожить то, что заставляло тебя страдать.
Он сжал ее лицо в ладонях, пытаясь унять дрожь.
– Ты это и делаешь. Уже одно то, что прошлое не имеет для тебя значения, действует как противоядие от этой отравы. Теперь я могу оставить это позади.
Гладя Лилиану по волосам, Антонио наконец-то успокоил ее рыдания.
Когда потрясение стихло, она сказала:
– Знаешь, что сводит меня с ума? Помимо невозможности добраться до тех, кто причинил тебе боль? То, что у меня была до смехотворного простая жизнь по сравнению с твоей. Даже мысленно я не могу разделить с тобой эти тяжелейшие испытания!
Антонио замер, сжимая ее в объятиях. Его сердце, казалось, вот-вот взорвется. И это был неплохой способ уйти в мир иной. Если он не захочет жить вечно. С Лилианой.
– Ми аморе, будь моей женой. Выходи за меня.
Его слова эхом отозвались в тишине.
Оба на миг перестали дышать, а потом испустили судорожные стоны. Лилиана вскинула дрожащую голову, потрясенно глядя на Антонио.
Слова так и струились с его губ.
– У меня никогда не было сердца, но ты вложила его мне в грудь. Сердце, созданное для того, чтобы любить тебя, которое не сможет без тебя жить. Поэтому ты просто обязана сказать «да».
Она снова разразилась слезами.
– Боже, Антонио, да… да. Но…
– Никаких «но».
– Я лишь собиралась сказать, что тебе стоит сбавить обороты, не спеша подумать об этом.
Он поцелуем заставил ее замолчать.
– Я не сбавлю обороты – и не буду ничего обдумывать. Я хочу лишь тебя. Все в моей жизни вело к этому. К этому мгновению. К тебе. Так что никогда больше не говори «но».
И остаток ночи она не говорила ему почти ничего, кроме «да». Она стонала, шептала и кричала «да» ему, им и всему, что обещало совместное будущее.
– Ты должна сказать нам, Лили.
Она повернулась к рыжеволосой женщине, смотревшей на нее с сердечным любопытством. Скарлетт Куроширо, жена Райдена, одного из братьев Антонио, была невероятной красавицей. Муж, сидевший рядом с ней, явно сходил по ней с ума, точно так же, как она – по нему. Райден, японец по происхождению, не уступал Скарлетт в великолепии. Но по-настоящему поразила Лили их годовалая дочь, во внешности которой причудливо сочетались черты родителей. Их пятеро приемных детей играли на полу особняка Антонио с детьми других братьев и их нянями.
– Да, просто обязана, – подхватила Дженан, жена другого брата, похожего на джинна. Шейха Нумара аль-Асвада, главы братства. Дженан выглядела так, словно сошла со страниц «Тысячи и одной ночи», и действительно была принцессой. – Мы должны знать, что ты сделала с Антонио. Какой суперсилой ты обладаешь?
Лили усмехнулась:
– И это исходит от пантеона богов и богинь, которых Антонио считает братьями и сестрами.
Все дружно засмеялись – как и всякий раз, когда она что-нибудь говорила.
– Это судьба. – Рафаэль,
