и была готова прикончить любого из этих кровопийц.
– Стой! – завопила я очередному монстру, который хотел пересечь шар.
Упырь действительно остановился и, склонив набок голову, посмотрел на меня кровавыми глазами. Мной завладело странное чувство, будто я знаю, как избавить несчастных от проклятия.
– Я вылечу тебя, – обратилась я к Клавдии.
– Как? – вполне разумно прохрипела загробным голосом мать.
– Убери свой выводок!
Упыреныши отступили назад, жадно сверля нас с Ануком кровавыми глазами, но немого приказа матери ослушаться побоялись.
– Ты обещала, – напомнила я, сняла щит и подошла к Клавдии, поглядывая на малыша и готовая в любой момент броситься к нему на помощь.
Женщина была почти на голову выше меня. Что надо делать, я представляла смутно и совсем не была уверена, выйдет ли у меня. Но, повинуясь внутреннему порыву, приложила руку к ее лбу. Кожа ее была холодная, как мрамор, и такая же гладкая. Упыриха отшатнулась, но сдержалась. И тут случилось то, чего я даже не могла представить: маленькие звездочки у моего пальца загорелись ярко-красным светом и, потянувшись, оторвались. Дикая, ни с чем не сравнимая боль сковала мою руку. Меня отбросило, из горла вырвался стон. Между тем звездочки хаотично замельтешили вокруг головы больной, замедляя темп и образуя идеальный по своей форме круг, а потом с огромной силой припечатались к ее лбу. Клавдия издала страшный звериный рык и упала на колени.
И я стала ею, Клавдией. Ее жизнь промелькнула перед моими глазами, будто страница раскрытой книги.
… Мне двенадцать. Я бегу по лесу. Яркий солнечный день. Меня догоняют сестры. Они кричат, что пора уже обедать, а то батюшка будет гневаться, а мне все равно, меня переполняют счастье, радость и огромная любовь ко всем, даже к деспоту отцу…
… Мне четырнадцать. Бородатый, немного пьяный отец, гости. Мы с матерью угощаем их закусками. Они смеются и подшучивают надо мной. Я чувствую ужасное смущение и поминутно краснею. А потом мать показывает на какого-то лохматого мужика и говорит, что это мой будущий свекор, а это сваты, и через два года меня выдадут замуж, так отец решил…
… Мне 15. Я куда-то бегу, простоволосая и удивительно счастливая. Сердце тянет от страха и нетерпения. Что будет, если батюшка узнает про эти тайные свидания, пускай даже с будущим мужем?..
… Свадьба. Пьяная. Все веселятся, а я плачу, плачу навзрыд, плачу от счастья…
… Пожар, пламя, вся деревня тушит горящую церковь, но огонь разгорается сильнее и сильнее. Я бегу в дом, открываю погреб, где прячутся детки. Старшая, Маруська, держит на руках Коленьку, тот почти не дышит…
… Он лежит весь белый. Лоб покрыла испарина. Хочет пить. Даю воды…
… Гроб. Он умер. В душе огромная черная рана болит и кровоточит, и кажется, что если сейчас вздохнешь, то умрешь вместе с ним. Любимый, солнце в окошке, моя деточка и кровиночка…
… Он стоит. Я отшатываюсь, этого не может быть – он умер, завтра же хоронить будем. Ярко-красные глаза – видно даже в темноте. Он кидается на меня, я отбиваюсь, он кусает за руки, острые зубы больно распарывают кожу, я думаю об одном: что теперь будет с детьми? А дальше красная пелена и ничего…
У нее дальше нет памяти, поняла я. Она не умерла, у нее просто нет воспоминаний. Человек не может существовать без памяти, он теряет себя, свою сущность… Надо наполнить ее память, убрать эту дыру. Я так и не определила, когда случилось превращение, но на всякий случай начала представлять себе весну, потом лето, осень, очень стараясь не примешивать своих воспоминаний, а представлять пейзажи и птичек. Получалось с трудом: образы из моей жизни нахально лезли в голову. Особенно тот момент, когда я обманывала народ с юродивым и мимолетно целовалась с Сергием…
Внезапно Клавдия согнулась пополам, тело ее сотрясал жестокий приступ рвоты. Черная кровь лилась на грубые широкие доски пола, впитывалась в них и бесследно исчезала. Клавдия кашляла, давилась, изрыгая из себя зло. Продолжалось сие действо некоторое время и закончилось так же внезапно, как и началось. Маленькие звездочки выскользнули из ее лба и вернулись к моему пальцу. У меня тряслись руки и подкашивались колени. Женщина подняла на меня огромные зеленые глаза и глухо просипела: «Спасибо!»
Я кивнула и почувствовала совершенно не уместную в данной обстановке гордость за саму себя. Просто случилось первое в моей жизни большое волшебство, сотворенное магом, которому запретили колдовать.
Маленькие упыри между тем почувствовали в своей матери очередную жертву и обступили ее тесным кругом.
Все, пора было звать на помощь.
Я заголосила во всю силу легких, призывая единственного трезвого участника нашего похода:
– Виль! Виль!!! Помоги, Виль!
Перевертыш ворвался в дом и заорал с порога:
– Ася! Назад! Они все упыри!
– Женщину не трогай! – отозвалась я, схватив Анука на руки.
Виль быстро сориентировался в сложившейся обстановке, ухмыльнулся и вытащил блестящий меч, уже скорее для острастки, чем для сражения.
– Эй, ребятня, по-хорошему сдадитесь или как?
– Не трогай, – прохрипел старший, и упырята превратились в детей с холодными мертвыми глазами и отступили к стене.
Я вздохнула спокойно:
– А где отец?
– Привязан к оглобле заговоренной веревкой. Ванечка так расстарался, что упырь никогда не выберется. – Я бросила в сторону Виля удивленный взгляд. – Петушков хотел меня обезвредить и связать, чтобы я на него ночью не напал, – пояснил перевертыш, – да заснул в пьяном угаре. Вот тут-то веревка и пригодилась. А что ты с ней сделала? – Он кивнул на Клавдию, та без сил лежала на полу.
– Вылечила, – пожала я плечами.
– Как?
– Просто.
– Такого не бывает. Обращенных нельзя вылечить! – упрямился Виль.
– Слушай, умник, – рассердилась я, – сама знаю, что нельзя! Но ведь вылечила! Попробуй, предложи ей кровушки отведать, да она тебя чокнутым обругает. Эта женщина сейчас живее и человечнее нас с тобой! – Я подмигнула ему: – Ну тебя уж точно!
Клавдия выслушала нас молча, краски возвращались на ее лицо, и спросила то, чего я боялась:
– А Данилушку моего вылечите? Лучше умереть, чем без него жить.
Виль ухмыльнулся в мое растерянное лицо. Да уж, повторить такой фокус я вряд ли смогла бы. Да и, признаться, не знала как. Сказочное исцеление осталось загадкой, прежде всего для меня самой. Кажется, я с перепугу защищала Анука и не более того.
Собственно, так я и заявила перевертышу.
– Нет, Асенька, действуй, – давясь от смеха, выдавил вурдалак, – а я за нашими маленькими друзьями пригляжу.
Я выбралась на темный двор, крепко прижимая к себе трясущегося от напряжения мальчонку, и едва не заорала от ужаса. По двору метались тени, заполняя воздух потусторонними шорохами и шепотом.
Да здесь вся деревня была упырями, уж расстарался кто-то!
Хозяин Данила, привязанный к оглобле, лежал в сугробе и, обнажив длинные белые клыки, шипел в мою сторону, словно разозленный кот:
– Не подходи, ведьма!
Я злорадно ухмыльнулась, смело подошла к нему и, поставив Анука наземь, прислонила ладонь к холодному лбу упыря…
Когда все закончилось, звездочки еще раз ярко вспыхнули и вернулись к моему пальцу. Данила словно
