Подобравшись к дому, я безуспешно принялся разыскивать какую-нибудь щель между бревнами. Смех прекратился, и теперь изнутри раздавался тот пугающий, нечеловеческий голос, от которого у меня затряслись поджилки. Как прежде, я с некоторым трудом сумел разобрать слова:
– Черные монахи Эрлика не убили меня. Вместо этого они решили сыграть шутку, крайне остроумную с их точки зрения. Просто убить меня было бы слишком милосердно. Они решили, что куда забавнее будет поиграть со мной, как кошка играет с мышью, а потом отправить обратно в мир, оставив отметину, от которой мне никогда не удалось бы избавиться. Они называют ее меткой гончей. И они воистину отлично справились с работой. Никто лучше них не умеет изменить человеческую природу. Черная магия? Ха! Эти дьяволы – величайшие ученые мира. Все, что этот жалкий западный мирок знает о науке, – лишь скудные капли, просочившиеся из тех черных гор. Тамошние дьяволы могли бы завоевать мир, если бы захотели. Они знают такое, о чем наши современники не смеют и гадать. Например, они знают о пластической хирургии больше, чем все ученые мира вместе взятые. Они понимают работу желёз лучше любого европейца или американца. Они знают, как приостановить или усилить их работу, чтобы получить нужный эффект. И боже мой, каков эффект! Взгляни на меня! Взгляни, черт тебя побери, и лишись рассудка!
Я крался вдоль стены, пока не достиг окна, и заглянул внутрь сквозь щель между ставнями.
Ричард Брент, связанный по рукам и ногам, лежал на диване посреди комнаты, шикарная обстановка которой смотрелась нелепо в этих первобытных лесах. Его бледное лицо лишилось всякого человеческого подобия, в выпученных глазах застыло выражение ужаса человека, оказавшегося наконец лицом к лицу со своим страшнейшим кошмаром. В другом углу на столе лежала беспомощно распростертая и совершенно обнаженная Глория. Ее руки и ноги удерживали веревки, одежда грудой лежала рядом на полу, как будто грубо сорванная с тела. Повернув голову, девушка широко распахнутыми глазами смотрела на высокую фигуру в центре комнаты.
Незваный гость стоял спиной к окну, за которым я прятался, и лицом к Ричарду Бренту. С виду он казался обыкновенным человеком – высоким и сухощавым мужчиной в облегающих одеждах и в чем-то вроде плаща, висевшего на широких плечах. Но при виде него меня охватила странная дрожь, и я наконец понял, чем был тот ужас, что я ощущал с того самого момента, когда эта поджарая тень возникла на тропе над телом Джима Тайка. В нем было что-то противоестественное, не сразу очевидное из-за того, что он стоял ко мне спиной, но в его фигуре определенно присутствовал намек на какую-то ненормальность. И мои чувства были ужасом и отвращением, которые всякий человек чувствует по отношению ко всему ненормальному.
– Они превратили меня в этот кошмар и прогнали прочь, – вещал он своим отвратительным чавкающим голосом. – Но изменение не произошло в единый день, месяц или год! Они играли со мной, как демоны играют с обреченными душами на раскаленных сковородах ада! Много раз я мог умереть вопреки их усилиям, но меня подкрепляли мысли о мести! Все эти черные годы, наполненные пытками и болью, я мечтал о том, как однажды отплачу тебе за все, Ричард Брент, порождение зловоннейших бездн преисподней!
И вот, наконец, началась охота. Оказавшись в Нью-Йорке, я отправил тебе фотографию моего… лица. А вместе с ним – письмо, описывавшее все, что произошло со мной, и то, чему только предстоит случиться. И ты, дурак, решил, что можешь от меня сбежать? Неужели ты подумал, что я бы предупредил тебя, не зная, какова моя добыча? Я хотел, чтобы ты страдал, предчувствуя гибель, чтобы ты жил в страхе и прятался, как преследуемый зверь. Ты бежал, а я следовал за тобой от одного побережья до другого. На время тебе удалось ускользнуть, спрятавшись здесь. Но рано или поздно я должен был унюхать тебя вновь. Когда черные монахи Ялгана превратили меня в это, – он поднял руку, видимо, указывая на свое лицо, и из глотки Ричарда Брента вырвался слабый крик, – они также наделили меня частью качеств того существа, которое копировали.
Мне недостаточно убить тебя. Я хочу насладиться местью до последней сладостной капли. Именно ради этого я отправил телеграмму твоей племяннице, единственному созданию во всем мире, до которого тебе есть дело. Мой план исполнился в точности, за одним небольшим исключением. Бинты, которые я носил с тех пор, как покинул Ялган, зацепились за ветку, и мне пришлось убить идиота, взявшегося провести меня к твоему дому. Никому не позволено увидеть мое лицо и остаться в живых. Кроме, разве что, Топа Брэкстона, который, впрочем, больше похож на обезьяну, чем на человека. Я повстречался с ним вскоре после того, как в меня выстрелил этот Гарфилд, и решил довериться ему, видя в нем ценного союзника. Он слишком примитивен, чтобы чувствовать при виде меня такой же страх, как тот другой негр. Он считает меня каким-то демоном, но, пока я не настроен к нему враждебно, не видит причин не заключить со мной соглашения. Мне повезло встретить его, так как он позаботился о возвратившемся Гарфилде. Я хотел было прикончить его сам, но он слишком ловко обращается с оружием. Ты мог бы поучиться у местных жителей, Ричард Брент. Их жизнь сложна и полна насилия, они упорны и опасны, как равнинные волки. А ты… ты так мягок и ослаблен благами цивилизации. Ты умрешь слишком быстро. Будь ты таким же, как Гарфилд, я мог бы сохранять тебе жизнь многие дни, растягивая твои страдания.
Я позволил было Гарфилду уйти, но этот идиот вернулся, и его пришлось прикончить. Бомба, что я кинул в окно, не произвела бы на него должного эффекта. В ней содержится химическое вещество, секрет которого мне удалось вызнать в Монголии, но ее эффективность зависит от физической силы жертвы. Ее достаточно, чтобы справиться с девчонкой или слабым изнеженным вырожденцем вроде тебя. А вот Эшли удалось выбраться из хижины, и он бы вскоре совершенно пришел в себя, если бы я не наткнулся на него и не обезопасил себя раз и навсегда.
Брент издал высокий стонущий крик. В его взгляде не было ни следа сознания, только всепоглощающий ужас, а с губ срывалась пена. Он был так же безумен, как странное создание, владычествовавшее в этой чудовищной комнате. Только беспомощно извивавшаяся
