– Я слышал про аварию. – Он внимательно выслушивает мой подробный рассказ.
Мама устроила ужин в марокканском стиле. Накладываю себе закуски на тарелку, и мы с Маком говорим про «Грейс».
Подложив себе вторую порцию таджина из мяса ягненка, я удивляюсь, что Ана и Миа еще не пришли. Что они там делают? Я отправляюсь спасать Ану, но у дверей столовой слышу ее крик:
– Не смей меня учить!
Мать твою!.. Что там творится?
– Когда ты поймешь: это не твое собачье дело! – бушует Ана.
Я пытаюсь открыть дверь, но там кто-то стоит. Наваливаюсь и распахиваю ее. Ана бурлит от гнева, у нее даже покраснело лицо. Перед ней стоит Элена с мокрым лицом. Видно, Ана чем-то ее облила. Я закрываю дверь и встаю между ними.
– Элена, мать твою, что ты тут вытворяешь? – рычу я.
Ведь я велел тебе оставить ее в покое.
Она вытирает лицо тыльной стороной руки.
– Она не пара тебе, Кристиан.
– Что? – ору я так громко, что наверняка напугал Ану, потому что Элена буквально подпрыгнула. Но мне плевать.
Я предупреждал ее. И не один раз.
– Откуда ты знаешь, мать твою, что мне хорошо, а что нет?
– У тебя есть особенные потребности, Кристиан, – ласково говорит она, и я знаю, на что она намекает.
– Я уже говорил тебе: не твое это собачье дело. – Сам удивляюсь своей злости. – Ах вот оно что? – усмехаюсь я. – Ты считаешь, что ты мне подходишь? Ты? Что ты мне пара?
У Элены меняется лицо, суровеет; глаза смотрят словно два кремня. Она расправляет плечи и делает шаг ко мне.
– Я была лучшим, что когда-либо случалось с тобой, – надменно шипит она. – Ты погляди на себя, какой ты теперь. Один из самых богатых и успешных предпринимателей в Штатах – ты хозяин своего мира, ты самодостаточный.
Вот к чему она клонит.
Мать ее.
Я отступаю от нее на шаг. С отвращением.
– Тебе это нравилось, Кристиан, не обманывай себя. Ты шел по пути саморазрушения, а я спасла тебя от этого, спасла тебя от жизни за решеткой. Поверь мне, мой мальчик, именно там бы ты и оказался. Это я научила тебя всему, что ты знаешь, всему, что тебе нужно.
Я не помню, чтобы меня когда-либо разрушала внутренняя злость.
– Ты научила меня трахаться, Элена. Но это все пустое, как и ты сама. Неудивительно, что Линк тебя бросил.
Она задыхается от возмущения.
– Ты никогда не удерживала меня. Ты никогда не говорила мне, что любишь меня.
Она щурит свои голубые льдинки глаз.
– Любовь – это для дураков, Кристиан.
– Вон из моего дома, – раздается холодный и яростный голос Грейс.
Три головы поворачиваются к дверям, где стоит моя мать, ангел возмездия. Она смотрит на Элену так, словно готова ее убить. Еще немного, и Элена станет кучкой пепла.
Я гляжу то на Грейс, то на Элену, а у той отхлынула с лица вся краска. Грейс направляется к ней, а Элена, кажется, не в силах ни пошевелиться, ни что-то произнести под презрительным взглядом моей матери. Грейс с силой ударяет ее по лицу, удивив всех нас, и звук удара эхом отражается от стен столовой.
– Убери свои грязные лапы от моего сына, ты, шлюха, и убирайся из моего дома – немедленно! – шипит Грейс сквозь стиснутые зубы.
Черт возьми! Мама!
Элена с ужасом держится за щеку. Она часто моргает, глядя на Грейс. Потом выскакивает из комнаты, не потрудившись закрыть за собой дверь.
Грейс поворачивается ко мне, и я не смею прятать от нее глаза.
Я вижу на ее лице обиду и тревогу.
Она ничего не говорит, мы смотрим друг на друга. Комнату наполняет давящее, невыносимое молчание.
Наконец она нарушает его:
– Ана, прежде чем я передам тебе моего сына, ты не возражаешь, если я поговорю с ним наедине пару минут? – И это не просьба.
– Конечно, – шепчет Ана.
Я смотрю, как она выходит и закрывает за собой дверь.
Мама сверкает глазами, ничего не говорит и смотрит на меня так, словно видит в первый раз.
Она видит монстра, которого растила, но не создавала.
Блин.
Я капитально влип. У меня шевелятся на голове волосы, а губы побелели от страха.
– Как долго это было, Кристиан? – говорит она совсем тихо. Мне знаком этот тон – словно затишье перед бурей.
Что она успела услышать из нашего разговора?
– Несколько лет, – бормочу я.
Мне не хочется, чтобы она знала. Я не хочу ей говорить. Не хочу обижать ее, а я знаю, что ей будет больно. Знал это еще с пятнадцати лет.
– Сколько тебе было лет?
Я сглатываю, и мое сердце стучит, словно мотор на «Формуле-1». Я должен быть осторожным. Я не хочу неприятностей для Элены. Изучаю мамино лицо, пытаясь понять, как она будет реагировать. Надо ли мне солгать ей? Смогу ли я ей солгать? Конечно, я знаю, что лгал ей каждый раз, когда встречался с Эленой, говорил, что делаю уроки с приятелем.
Мамины глаза пронзают меня насквозь.
– Скажи мне, сколько тебе было лет, когда все это началось? – говорит она сквозь стиснутые зубы. Такой голос я слышал в редчайших случаях, и я понимаю, что обречен. Она не остановится, пока не добьется ответа.
– Шестнадцать, – шепчу я.
Она щурит глаза и наклоняет голову набок.
– Вторая попытка. – Ее голос звучит до ужаса спокойно.
Блин. Откуда она знает?
– Кристиан, – строго говорит она.
– Пятнадцать.
Она закрывает глаза, словно я ударил ее кинжалом, ее рука взлетает к губам, и она подавляет рыдание. Когда она открывает глаза, я вижу в них боль и слезы.
– Мама… – Я подыскиваю, что мне сказать, чтобы убрать эту боль.
Делаю шаг, но она останавливает меня, выставив руку.
– Кристиан, сейчас я на тебя ужасно сердита. Лучше не подходи ко мне.
– Как ты догадалась? Что я лгал? – спрашиваю я.
– Ради бога, Кристиан! Я твоя мать! – Она смахивает с щеки слезинку.
Я краснею, чувствую себя глупо и одновременно слегка досадую. Только мама способна вызвать во мне такие чувства. Моя мама. И еще Ана.
А я думал, что ловко умею врать.
– Да, тебе должно быть стыдно. Сколько все это продолжалось? Сколько ты нам лгал, Кристиан?
Я пожимаю плечами. Не хочу, чтобы она знала.
– Скажи мне! – настаивает она.
– Несколько лет.
– Лет! Лет! – кричит она так, что я ежусь. Она кричит так редко.
– Мне просто не верится. Эта трепаная сука.
Я раскрываю рот. Никогда не слышал, чтобы Грейс ругалась. Никогда. Я в ужасе.
Она поворачивается и подходит к окну. Я стою как стоял. Парализованный. Онемевший.
Мама выругалась.
– Подумать только, она постоянно бывала у нас все это время… – стонет Грейс и хватается за голову.
Я больше не выдерживаю. Делаю шаг и обнимаю ее. Для меня это так ново. Держу маму в своих объятиях, прижимаю ее к своей груди. Она начинает беззвучно рыдать.
– Вчера я думала, что тебя нет в живых, теперь вот это, – приговаривает она.
– Мама, это не то, что ты думаешь.
– Не уговаривай меня, Кристиан. Я слышала
