Я набираю в грудь воздух и кладу ладони на бедра.
Да. Покой.
Я в стране покоя.
Я отдаю себя тебе. Всего. Я твой, делай со мной все, что хочешь.
Что она сделает?
Я гляжу прямо перед собой и понимаю, что она смотрит на меня. Из дальней дали слышу ее голос:
– Кристиан, что ты делаешь?
Я делаю медленный вдох, наполняя легкие. Ты все видишь сама, Ана.
– Кристиан! Что ты делаешь? – Голос уже ближе, громче, пронзительнее.
– Кристиан, посмотри на меня!
Я поднимаю глаза. И жду.
Она красивая. Бледная. Встревоженная.
– Кристиан, пожалуйста, не делай так. Я не хочу.
Ты должна сказать мне, что ты хочешь. Я жду.
– Почему ты так делаешь? Скажи мне, – молит она.
– Что ты хочешь от меня услышать?
Она ахает. Нежный звук пробуждает воспоминания о наших счастливых минутах. Я закрываю в памяти окошко. Прошлого нет, есть лишь настоящее. У нее мокрые щеки. От слез. Она ломает руки.
И внезапно она встает на колени. Передо мной.
Она смотрит мне в глаза. У наружных краев ее радужной оболочки цвет индиго, в середине радужка светлее, цвета летнего неба. Ее зрачки расширены, они очень черные.
– Кристиан, не надо так делать. Никуда я не собираюсь убегать. Сколько раз я говорила тебе, говорила, говорила, что никуда не убегу. Все, что произошло… сильно подействовало на меня. Мне требуется время, чтобы это осмыслить… побыть наедине с собой. Почему ты всегда предполагаешь худшее?
Потому что худшее случается.
Всегда.
– Я хотела сегодня вечером вернуться к себе в квартиру. Ты не давал мне времени… времени просто подумать обо всех переменах, случившихся в моей жизни.
Она хочет быть одна.
Подальше от меня.
– Просто время подумать, – продолжает она. – Мы почти не знаем друг друга, и весь багаж, который ты несешь с собой… мне нужно… мне нужно время на его осмысление. А теперь, когда Лейла… ну… когда она уже не бродит по улицам и угрозы больше нет… я подумала… я подумала…
Что ты подумала, Ана?
– Увидев тебя с Лейлой… – Она закрывает глаза, словно от боли. – Я пережила такой шок. Я как бы заглянула в твою прежнюю жизнь… и… – Она отрывает от меня глаза и глядит на свои колени. – Я поняла, что недостаточно хороша для тебя. Я испугалась, что надоем тебе, и тогда ты уйдешь… а я окажусь в положении Лейлы… стану тенью. Потому что я люблю тебя, Кристиан, и если ты бросишь меня, то словно солнце погаснет. Я останусь во мраке. Я никуда не хочу убегать. Просто я очень боюсь, что это ты бросишь меня…
Она тоже боится тьмы, мрака.
Она не собирается убегать.
Она любит меня.
– Я не понимаю, почему ты находишь меня привлекательной, – шепчет Ана. – Ты… ну… ты это ты… а я… – Она с беспокойством глядит на меня. – Мне просто непонятно. Ты красивый, сексуальный, успешный, добрый, хороший, заботливый, и все такое – а я нет. И я не могу делать те вещи, которые тебе нравятся. Я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Разве ты будешь счастлив со мной? Как я смогу тебя удержать? Я никогда не понимала, что ты находишь во мне. А когда увидела тебя с ней, мне все это стало ясно окончательно.
Она вытирает рукой пятнистый и красный от слез нос.
– Ты собираешься стоять на коленях всю ночь? Тогда я тоже буду стоять.
Она сердится на меня?
Она всегда сердится на меня.
– Кристиан, пожалуйста, пожалуйста… говори со мной.
Сейчас у нее мягкие губы. Они всегда мягкие после слез. Темные волосы обрамляют лицо, и у меня перехватывает дыхание от любви.
Можно ли любить ее еще сильнее?
У нее есть все те качества, которые она отрицает у себя. Но больше всего я люблю ее дар сочувствия, сострадания.
Она меня жалеет.
Ана.
– Пожалуйста, – говорит она.
– Я так испугался, – шепчу я. Я и сейчас боюсь. – Когда я увидел, что к дому подошел Итан, я понял, что кто-то пустил тебя в квартиру. Мы с Тейлором выскочили из машины. Мы все поняли. Потом я увидел ее там, с тобой – вооруженную. Наверно, я был еле жив от страха. Тебе кто-то грозил… сбылись мои самые худшие опасения. Я был так зол – на нее, на тебя, на Тейлора, на себя. – У меня до сих пор стоит перед глазами Лейла с оружием. – Я не знал, насколько она переменилась. Не знал, что делать. Не знал, как она будет реагировать на меня. – Я замолкаю, вспомнив, как сдалась Лейла. – А потом она сама дала мне подсказку; она стала такой покорной. Тут я понял, как мне действовать.
– Дальше, – шепчет Ана.
– Я увидел ее в таком состоянии и понял, что я, возможно, тоже виноват в ее надломе…
В моей памяти всплывают воспоминания из прошлого – Лейла шалит, нарочно поворачиваясь ко мне спиной и зная, чем ей это грозит.
– Она всегда была живой и озорной. Она могла причинить тебе вред. И я был бы виноват в этом.
Если бы с Аной что-нибудь случилось…
– Но ведь не причинила же, – говорит Ана. – И ты не виноват в ее безумии, Кристиан.
– Я лишь хотел, чтобы ты ушла. Я хотел, чтобы ты была подальше от опасности, а… Ты. Просто. Не хотела. Уходить. – Мое отчаяние возвращается, и я сердито гляжу на Ану. – Анастейша Стил, вы самая упрямая женщина на свете. – Я закрываю глаза и снова качаю головой. Что мне с ней делать?
Если она останется.
Она все еще стоит передо мной на коленях, когда я открываю глаза.
– Ты не собиралась сбежать? – спрашиваю я.
– Нет! – Теперь она говорит с легким отчаянием.
Она не бросает меня. Я вздыхаю.
– Я подумал… – Я замолкаю. – Ана. Вот, я весь перед тобой… и я весь твой. Что мне сделать, чтобы ты это поняла? Чтобы ты увидела, что я хочу тебя всю, всю целиком, какая ты есть. Что я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Кристиан, и видеть тебя вот таким, это… – Она замолкает и глотает слезы. – Я думала, что сломала тебя.
– Сломала? Меня? О нет, Ана. Как раз наоборот.
Ты делаешь меня цельным.
Я беру ее за руку.
– Ты мое спасение, – шепчу я. – Спасительная соломинка.
Ты нужна мне.
Я целую поочередно ее пальцы, потом прижимаю мою ладонь к ее ладони.
Как заставить ее понять, как много она значит для меня?
Дай ей дотронуться до тебя.
Дотронься до меня, Ана.
Да. И прежде чем я передумал, я беру ее руку и кладу ее себе на грудь, чуть выше сердца.
Я твой, Ана.
Тьма расползается внутри грудной клетки, учащается дыхание. Но я держу под контролем свой страх. Еще, еще, Грей. Я опускаю свою руку и оставляю ее руку на своей груди, смотрю на ее милое личико. В ее глазах я вижу сострадание.
Я вижу.
Она слегка сгибает пальцы, и я чувствую сквозь ткань рубашки ее коготки. Потом убирает руку.
– Нет, –
