Повар достает папиросу. Огонь на секунду освещает сощурившееся усатое лицо, затем схлопывается в красную точку.
— Дай, — говорит, — пятьдесят рублей до понедельника.
— У тебя нет понедельников, — отвечаю.
— Да ладно, друга-то поддержать.
Достаю мятую купюру.
Его долг уже одиннадцать тысяч шестьсот двадцать четыре рубля. И двадцать одна копейка. На эти деньги можно купить два куба обрезной доски или десять камазов ворованного чернозема.
Может, сознание мое никуда и не перемещалось, просто я идиот?
Вася передает папиросу. Затягиваюсь.
— Ты представь, что Вселенная работает как радио, — кашляю.
— Ну.
— Она меняется, происходят разрывы — скачки. Будто кто-то щелкает переключатель, меняя волну. Понимаешь? При этом все песни существуют всегда, параллельно, на разных частотах. Но твое сознание настроено только на одну конкретную волну.
— И че, епт?
— Как че? Мир сменил частоту!! Мы прыгнули в параллельную реальность, где Полина меня ненавидит. И мне приходится сидеть тут с тобой, алкоголиком.
Вася смачно отрыгивает и встает с качелей. Отходит на десяток метров, остановился. Поднявшись на носки, глубоко почесал между ягодиц, понюхал ладонь и побрел дальше к ларьку.
Через пятнадцать минут возвращается с горячительной жидкостью.
Влезает обвисшими брюками в узкие качели, те скрипуче поскуливают.
— Знаешь, что это за дым, — тычет в небо пальцем, — вон там.
— Крематорий?
— Нет, — срывает крышку с бутылки. — От крематория дым не клубится, и воняет горелыми костями, гадко, как сверлят зуб. А это, братуха, котельная. Она дымит, значит скоро зима.
— И что?
— А то, что не все выживут, — нюхает стеклянное горлышко. — Начинается сезон самоубийств. Многие, очень многие замерзнут. Бездомные собаки окончательно вымрут.
Чешет подмышку, задумчиво смотрит вдаль.
— Лучше всего зимой знаешь кому? Кошкам. Они укроются в подвалах, там крысы и горячие трубы. Дракон тоже переживет.
— Какой еще дракон, ты в своем уме?
— Эту зиму обещают суровой, — разглядывает изумрудную фею на этикетке, — для меня это будет вторая. Поэтому послушай внимательно, нужно запастись алкоголем и ненавистью. На месяцы вперед. Ненависть — живучая падла, преодолеет любой мороз. Только так можно выжить. Это и есть дракон.
Протягивает бутылку.
Чувствую запах фенхеля вперемешку с застарелым потом васиной подмышки.
Мотаю головой.
— Я тебе скажу правду, брат, только не обижайся…
Делает глоток.
Занюхивает грязным рукавом, на котором повисли шарики репейника — видимо, упал в траву по дороге в ларек.
— Ты сам загубил все. Не услышал ее. Не помог искупить вину. Вот эта вина и поглотила сначала ее, а теперь уничтожает тебя.
— Какая вина?
— Более горькая, чем полынь. Так сильно ненавидят кого-то, когда невозможно ужиться с виной. Дракон питается виной. И растет быстро, как на дрожжах.
Повар икает, вздрагивая, будто от удара электричеством.
Морщится, сдерживая икоту:
— Ты вскормил ее ненависть, — тычет на меня пальцем. — Какие гадости только не делала, ты потакал. Вот и разбушевался огонь, и ты попал, дружок. Поэтому вся твоя жизнь пылает как спичка. Дракон не успокоится, пока не испепелит все.
Закидывает голову и хохочет.
— И как же я должен был ей помочь?
Вася хмурит брови, склоняется в мою сторону.
— Надо было наказать ее, самым жестким образом. Разбить мебель и посуду в квартире, сорвать шторы. Затем отшлепать жену, чтобы ягодицы горели. И взять ее с волчьей яростью, посреди руин и осколков. Только так приручается дракон — вытрахиванием. А ты был мягким и пушистым.
— Да как ты… — вскакиваю на ноги. — Иди ты в жопу, Повар!
Ухожу в другой угол площадки, укрывшись в темноте деревянного мухомора.
Через несколько минут вдалеке снова вспыхивает красная точка. Приближается.
Повар встает рядом, облокотившись на шляпку гриба.
Смотрит заплывшими глазами, поглаживает усы.
— Ты это, извини, если что. Ты ведь хотел услышать правду, так?
Покачивается, дымит.
Закрываю лицо ладонями:
— Каким бы я был безвольным бесхребетным отцом…
Повар подходит к стоящему рядом розовому единорогу и тушит окурок о его глаз.
— Поехали, — говорит, — на проспект Испытателей, снимем фей.
— У тебя нет денег на шлюх.
— Заедем домой, займу у мамани.
— Не хочу проституток.
— Покурим гашиш?
Сижу молча.
Вася присасывается к бутылке. Травяная жидкость булькает, всплывают пузыри.
— У Ленки титьки на два размера больше, чем у Таньки, — вытирает рот ладонью. — И кормит ужином.
Поправляет обвисшие штаны.
— Пойду наведаюсь к Светке.
Уходит.
Да-а, все же в нем гораздо больше от философа, чем во мне. И пышных усов, кстати, тоже.
Светке нравится Повар, ведь он умеет готовить, а это так романтично! Даже с учетом того, что он ей ни разу ни шиша не готовил.
А Танька и Ленка просто наивные дуры. Обожают его растрепанный вид, волосатое тело и грубые словечки. Им нравится дикий образ авантюриста и разбойника. В их представлении именно так выглядит страстный мужчина. Даже не возьмусь ответить, откуда берется эта фантазия.
Вот почему всем этим женщинам так нравится страдать в отношениях? Им просто необходимо это. Правильных, таких как я, им не надо — вытирают ноги. Им подавай говнюков, причем самых отпетых.
* * *— За кем мы следим? — спрашивает Вася с соседнего сидения.
— Тихо ты, пей пиво и жри свой макдональдс, — приставив к глазам театральный бинокль.
— Ладно, — надкусывает гамбургер.
Дверь здания открылась. Появилось несколько силуэтов — курят и смеются.
Убираю бинокль. Поворачиваюсь к щетинистой роже:
— Ты знаешь, что электрон — одновременно и волна, и частица?
— Да какая, нахер, разница? Скоро Зенит играет, поехали, а то пропустим.
Он хотел сделать глоток пива, но вдруг примкнул к лобовому стеклу:
— Ух, погляди, какая цыпа.
Из открытой двери появилась девушка на высоких каблуках.
— Жди здесь! — прокричал я, выскочив из машины.
Девушка быстро перебирала ножками, постукивая шпильками по мокрому тротуару. Золотистые волосы покачивались в такт звонким ударам. Она смотрела перед собой, перешагивая через размытости и блики на черном зеркале.
Дожидаюсь, когда приблизится.
Тяну руку.
— Отвали, нет мелочи, — проносится мимо.
Устремляюсь следом.
— Настя, постой!
Девушка поворачивается.
— Вик…
Оглядывает с ног до головы.
— Что ты, — морщит нос, — что это за шинель на тебе, ты что пил?
— Да нет же, — говорю, — я за рулем. Просто подвез пьяного приятеля.
Скрещивает руки на груди:
— Чего тебе?
— У меня это… — шмыгнув носом, — мы ведь с Полиной развелись, ты в курсе?
Молчит.
Мимо пронеслась машина, ослепляя фарами.
Скользнувшая по нашим лицам вспышка, вдруг побудила собеседницу смягчиться:
— Знаешь, — дрогнул женский голос, — не думала, что все так обернется. Я ведь мечтала, что у нас с тобой что-то получится, и сделала все ради этого.
Вздохнув, она повернула голову,
