Сажусь. Осматриваюсь.
Как же тут все поменялось! Яркие ткани, аромат шафрана и мускатного ореха. Звуки арабской мелодии. «Не хватает танцовщиц», — усмехаюсь про себя.
Тонкая рука с пестрыми браслетами ставит передо мной чай в граненом стакане.
— За счет заведения, — улыбается Настя.
Киваю.
Пытаюсь поймать ее взгляд, но девушка занята — загружает на поднос сладости и узорчатый чайник. Выглядит прекрасно, никогда не видел ее такую счастливую!
Вдруг, вспомнив что-то, резко оборачиваюсь. Картина висит на месте.
Смотрю перед собой, в стакан. Пахнет долькой лимона и мятой. Внутри плавают чаинки. Вздымаются вверх и плавно опускаются вниз, окрашивая жидкость. Чай приобретает насыщенный оттенок и вкус.
ГЛАВА4. ВЕСНА
ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Акилес встал на якорь в бухте острова Гринвич. Вдоль берега растянулся гигантский ледник, текстурный, изъеденный глубокими трещинами; выросший сорока метровой стеной из воды. Шапка ледника, ослепительно белая и гладкая, отсвечивает солнечные лучи.
Водная гладь натянулась мембраной и даже не шевелится, как на тихом озере, отражая голубые краски.
Посреди бухты медленно плавает кит.
Его черная спина вырастает из зеркальной поверхности, горбясь, неспешно перекатывается как автомобильная покрышка, стертая десятками тысяч километров. Слышится тяжелый выдох, и в воздух взлетает парус брызг, в котором несколько секунд переливается радуга. Затем брызги рассеиваются, и кит скрывается под водой. Долго-долго его нет. И кажется, что все — уплыл китяра. Но вдруг массивная спина снова появляется, уже в сотне метров от предыдущего места.
Мужчина стоит, облокотившись на поручень палубы. Подходит чилийка в спасательном жилете оранжевого цвета.
— ¿Estás lista?
— Si, — улыбнулась женщина. — Жаль, что уже моя остановка. Мне бы хотелось продолжить, плыть дальше на юг, к самому полюсу!
Трет ладони, согревая:
— У моряков есть обычай: когда пересекаешь полярный круг, то проводится крещение. Вот в такую резиновую лодку, — показывает на черный зодиак, — наливают воду прямо из океана. И тебя в этот ледяной бассейн окунают с головой, хрясь! И держат, не знаю, с дюжину секунд, а ты брыкаешься как поросенок и визжишь от холода. Пуча! Вот такое крещение, просто атас! Глядишь, и тебя ждет, если Акилес доплывет до шестьдесят четвертой параллели.
Смеется, прикладывая согретые ладошки к щекам.
— Знаешь, я ведь уже крещеный, — сказал путешественник, — я родился за полярным кругом.
Чилийка округлила глаза.
— Где?
Он посмотрел куда-то на север.
— Не важно. Этой страны больше нет на карте.
Оба они замолчали, любуясь как беззаботно и величественно курсирует кит.
— Вот когда он там, под водой, и мы его не наблюдаем, этот кит существует? — спросила спутница.
— Только если ты в это веришь.
— А если не верить?
— Если не верить, то зачем тогда жить?
Женщина улыбнулась.
— Ты мне напоминаешь этого кита.
Послышался громовой грохот. Огромный кусок льда, срезанный ножом, покатился вниз, сокрушая все на своем пути. С треском и хлопками он рухнул в воду, подняв высокие волны; кувыркнулся несколько раз, взбивая пышную пену.
Еще с полминуты волны катились по гладкому зеркалу, бесшумно и быстро, и наконец достигли корабля. Акилес нехотя закачался, как улыбчивый ленивец, повисший на ветке церкопии.
Журналистка и путешественник обнялись. Поцеловали друг друга в холодные щеки. Дурацкий спасательный жилет надоедливо скрипел, путаясь между ними.
— Ну я пошла, — помахала она рукой.
Мужчина кивнул.
Сотни прощаний научили его расставаться с улыбкой.
Чилийка спускалась вниз, ища неуверенной ногой деревянную ступеньку. Снизу, стоя в лодке, веревочную лестницу удерживал военный, но та все равно непослушно раскачивалась и билась о металлический борт. Другой военный сидел у мотора, поддавая газ, дабы примкнуть резиновым боком к кораблю.
Женщине помогли спуститься, и она села на круглый резиновый край, толстый, как сарделька. Крепко ухватилась за веревку, протянутую вдоль борта.
Зодиак с десятком неподвижных фигур заскользил по зеркалу в сторону берега, где вдалеке виднелись красные строения антарктической станции «Прат». Никаких встречных волн, ничего не создавало помех. Лодка шла мягко, как едут санки, изредка отбрасывая в стороны белесые брызги.
Кит, потревоженный айсбергом, покинул бухту. Айсберг, потревоживший кита, покачивался в водяной толще. На его верхушку уселась крупная коричневая птица.
Журналистка думала о той истории, которую поведал путешественник: вспомнила русскую зиму, азиатские джунгли, черную Африку, затем путь через Южную Америку и до Антарктики. Она вдруг увидела в нем саму себя. Ощутила неутолимую тягу к жизни и безрассудству.
Обернувшись, женщина пробежала взглядом по всей длине остроносого Акилеса.
На серой палубе никого.
Усыпанный ледяными осколками берег приближается.
Мотор лодки гудит.
* * *«Boa noite, мои дорогие! Это что-то невероятное! Наш замечательный город, Рио-де-Жанейро, замер в ожидании. Как вы видите, все готово к новогодней феерии: улыбки на лицах людей, на сцене идет красочное представление. Люди стекаются со всех концов Бразилии, из других стран, сюда на Копакабану, самый знаменитый пляж в мире, где, по предварительным подсчетам, в эту ночь ожидается более двух миллионов человек! Просто невообразимо! Поток людей не прекращается, народ занимает места, танцует, залезает в океан поплескаться. Всего несколько часов остается до наступления волшебства, совсем скоро пробьют куранты. Ждем вас здесь, обязательно приходите и не забудьте, по традиции, нарядиться во все белое. Я вам обещаю, будет жарко. С праздником, дорогие кариоки, увидимся! Вам слово…»
«То ли зеркало полнит», — подумала девушка, — «то ли платье какое-то не такое…»
Поворачивается боком.
Схватив кулачком подол, оттопыривает вбок. Ткань растянулась веером к утонченным коленкам.
Отпускает подол. Поправляет чашечки на груди.
Наряд замечательно подчеркивает бедра, но что-то все равно не так; и цвет какой-то дурацкий.
Карамба!
Стягивает с себя платье, бросив на спинку стула.
Садится перед зеркалом.
Жует, быстро двигает челюстями.
Достает изо рта жвачку. Давит пальцем, приклеивая к отражению в зеркале.
Зажигает сигарету.
— При, да чтоб тебя! — доносится из соседней комнаты. — Поторапливайся, а то все пропустим!
Девушка кладет сигарету в пепельницу.
Суетится.
Возится с застежкой на сандалии. Золотистая пряжка не поддается — поддевает ногтем, но тот трескается.
— Поха! Каральо! — вскакивает, ругаясь.
Прислоняет пострадавший палец к губам.
Заходит Габи. На нем стильная шляпа и белая майка, подчеркивающая мускулистую грудь. Габи благоухает, комната тотчас наполняется ароматом цветочного парфюма.
— Дорогая, ты в порядке? — разгоняет ладонями дым, будто на него напали мошки.
Глядит удивленно.
Упирается запястьями в бок, восклицая:
— Меу деуш! Ты так и пойдешь, в одних трусиках?
«…остается ровно два часа до наступления нового две тысячи шш…”. Экран телевизора гаснет, Габи откладывает пульт в сторону.
Подходит.
Нежно поправляет ее прямые и черные, как у индианки, волосы.
— Мне нравится твой животик, — говорит.
— Разве? — надув губы. — Он слишком толстый!
— Толстый? Ты совсем худышка, смотри как кости торчат! А животик просто идеальный, я же не стану врать!
При тихонько улыбается.
— Погоди, у меня есть кое-что, — достает из кармана пурпурный цветок.
— Господи, где ты
