— Даю вам слово, мой милый, что все ваши страхи напрасны. Я глубоко убежден, что человек настоящего времени не может быть каннибалом. Во-первых, он, вероятно, только что вышел из животного состояния, в котором, как вам известно, питался растительной пищей, а потому, пока он продолжает, может быть, оставаться, так сказать, естественным вегетарианцем; во-вторых, если он даже и переходит уже к охотничьему быту, то согласитесь, что человек для человека все же должен быть самой опасной дичью, так как и дичь и охотник, очевидно, одинаково сильны.
— Конечно, дядя совершенно прав, я думаю, что человеку, прежде чем из вегетарианца превратиться в людоеда, необходимо было попривыкнуть сначала к мясу зверей и озлобиться охотой.
— Ну, дай Бог, чтобы это было так, — произнес несколько успокоенный Иоганн и не успел он окончить своей фразы, как на противоположном конце поляны, на которой расположились наши друзья, вдруг появился тот самый человек, о котором у них только что шла речь.
Раздвинув густую чащу кустарника, он вышел на поляну и остановился шагах в двадцати от наших путешественников. Опершись локтем на свою длинную дубинку, он устремил на европейцев немного любопытный, немного удивленный взгляд своих спокойных и добрых глаз, в которых светилась уже искра разума и мысли.
Да, это был, хотя и первобытный, но все же — несомненно — человек.
Среднего роста, с темной кожей, он, по своему внешнему виду, да и по сложению мало чем отличался от современного дикаря, хотя руки его, казалось, были чуть-чуть длиннее, голова немного меньше, а лоб ниже; но вместе с тем вся гибкая фигура его дышала здоровьем, бодростью и силой, а движения были полны спокойствия и уверенности в себе, несмотря на то, что по виду это был не более, как юноша.
Глядя на него, наши друзья невольно почувствовали волнение.
Перед ними стояло то таинственное существо, тот первобытный герой человечества, который некогда, в непрерывной тяжелой борьбе, завоевал себе громкий титул «царя природы».
Какая жалкая насмешка! Этот ничтожный дикарь, получеловек и полузверь… царь природы!.. И однако, стоя перед ним, наши европейцы как-то невольно чувствовали, что здесь, в его времена — не они, изнеженные и просвещенные представители культурной жизни, а именно он, этот дикарь, есть истинный победитель и господин окружавшей их девственной природы…
Поглядев с минуту на наших друзей, человек той же смелой и спокойной походкой подошел к ним и, приветливо улыбнувшись, заговорил сильным, немного гортанным голосом на каком-то странном, неведомом наречии.
— Вы люди? — спросил он у них, и эта короткая фраза была новым доказательством того, что с ними действительно произошла необыкновенная перемена, так как оказалось, что они свободно понимали этот язык, хотя и слышали его в первый раз. Как ни поразительно было это обстоятельство, однако профессор Курц не растерялся и поспешил сейчас же вступить в разговор со своим новым знакомым.
— Да, да мы люди, — отвечал он и остановился, так как язык того времени оказался слишком беден для той красноречивой и трогательной речи, в которой ученый муж хотел было описать все постигшие их бедствия, а потому, немного смутившись, он мог только повторить:
— Да, мы люди!
Молодой человек вплотную подошел к Курцу. Вытянув вперед шею, он, очевидно, изучал своего нового знакомого при помощи того чувства, которое в наше время почти уже утрачено современным человеком. Затем он свободно, не торопясь приподнял на груди каждого из европейцев его лиственную одежду и внимательно поглядел на их кожу.
— Да, вы люди, — сказал он наконец после внимательного осмотра и, приветливо улыбнувшись, снова обратился к ним с вопросом:
— Вы живете далеко?
— Да, очень далеко, — ответил ему Бруно, — а ты, — в свою очередь, спросил он у него, — ты живешь тоже далеко?
— Нет, мой отец, моя мать, мой брат и другой мой брат и моя очень маленькая сестра, мы живем там, недалеко, — и, протянув руку, он указал по направлению к северо-западу. Затем, помолчав немного, он снова обратился ко всем.
— Вы ищете плодов для еды?
— Да, да, — отвечал на всякий случай Ганс, — мы ищем плодов, но их здесь нет.
— Да, здесь нет, — подтвердил юноша, — пойдемте со мной к жилищу моего отца, я покажу вам, где есть много, очень много плодов… А зачем поймали вы этого зверя? — спросил он вдруг, указывая своей дубинкой на черепаху, которой Иоганн по-прежнему пользовался вместо сиденья.
Вероятно, вследствие того, что вопрос этот был предложен непосредственно за разговором о пище, в уме талантливого гастронома быстрее молнии мелькнула мысль о возможности полакомиться каким-нибудь изысканным блюдом из нежного мяса черепахи, и это казалось ему тем более желательным, что кроме плодов новый знакомый, видимо, не желал ничем угощать наших проголодавшихся уже друзей. В голове Иоганна уже роилось несколько рецептов весьма соблазнительного состава, а потому он выступил вперед и предупредительно ответил на предложенный вопрос.
— Молодой человек, — сказал он, — мы поймали этого зверя для того, чтобы съесть его… — тут Иоганн принужден был остановиться, так как, подобно своему господину, он не находил в этом варварском наречии достаточных слов для того, чтобы удивить этого дикаря глубиной и силой своих кулинарных познаний; но, вероятно, уже и того, что он сказал, оказалось вполне достаточно для того, чтобы произвести на его слушателя неожиданное действие, так как, услышав ответ Иоганна, молодой туземец вдруг разразился самым искренним смехом, как будто бы ему рассказали что-нибудь весьма забавное.
— Съесть этого зверя, — говорил он сквозь смех, — но кто же ест зверей, кроме зверей… Вы очень голодны, — решил он наконец, немного успокоившись, — пойдемте скорее к нашему жилищу, я покажу вам, где растут плоды.
— Но твой отец рассердится на нас за то, что мы будем брать его плоды, — осторожно заметил профессор.
— О, О! — немного удивленно воскликнул юноша, — но зачем хотите вы брать плоды у моего отца, — вы сами берите их с дерева, — наставительным тоном посоветовал он несообразительным европейцам.
— Ну, это какой-то странный народ, — проворчал вполголоса Иоганн, обращаясь по-немецки к Бруно, — смеется без толку и не понимает самых простых вещей.
— Да, но зато — они не людоеды! а ведь это чего-нибудь да стоит, не правда ли?
— Вот это действительно верно, этого достоинства у них отнять нельзя, — согласился Иоганн, для которого успокоение с этой стороны было особенно дорого.
Между тем, профессор кое-как объяснил туземцу, что вещи их остались на том берегу реки и что им очень хотелось бы возвратиться за ними на ту сторону.
— Вы были на том берегу, вы перешли здесь реку! — воскликнул юноша. — Ну, я так и знал, что вы
