– Да там всем вертит архиепископ Василий Калика! Который от этого Наримунта под Киевом едва ноги унёс. Из-за того он и в плен сюда попал.
– Вот и хорошо, – невозмутимо ответил шейх, – Вам двум духовным лицам будет легче договориться. Попросишь митрополита помочь. Твой князь тебе только спасибо скажет. Если он мир с Литвой учинит, у Новгорода союзника против него не станет – серебро будут слать без задержки. А чтобы новгородцы себе рыцарей в друзья не взяли или шведов, новый князь проследит. Самое главное, закроет для них путь в полуночные земли. Сейчас только слух идёт про тамошние богатства. Если выяснится, что это не слух, тогда уже никого и ничем не удержишь. Переведи, Злат. Хочет он стать новгородским князем?
XXX. Ночная кукушка
После ухода Алексия эн-Номан захотел посмотреть на Юксудыр. Злата, провожавшего инока за ворота суфийской обители, он спросил, можно ли тому довериться. Как ни старался московский гость, но ему не удалось скрыть колебаний.
– Чужая душа потёмки, – уклонился от ответа наиб.
Только перед этим, прощаясь с Алексием, он напутствовал его:
– Ты разочарован, что всё идёт не так, как тебе хотелось? Подумай. Ты ведь достиг больше, чем желал. Хочешь оставаться простым слугой своего князя, когда всевышний отдаёт в твои руки его судьбу?
– Видно, Господь испытывает меня, – согласился тот, – По плечу ли мне эта ноша? Дело невиданное. В Новгороде со времён Рюрика княжили только его потомки.
– Настал твой черёд решать. Ещё не поздно отказаться. Только небо может больше не послать тебе второй такой возможности и ты так и останешься просто слугой у князя. Разве не сказано в писании: «Оставьте мёртвым погребать своих мертвецов?». Нужно идти вперёд.
Сам Наримунт ещё не мог прийти в себя от нахлынувших на него перемен. Только что был жалким пленником в стане врагов, которого, словно невольника продавали из рук в руки, как вдруг перед ним открылся путь к княжескому столу. Да какому! Это ведь не удел в вотчине его отца. Это самовластный Господин Великий Новгород! Вровень с отцом сесть! Теперь Наримунт с восхищённой настороженностью поглядывал на загадочного старика, дёргающего из своей скромной обители под сенью старых груш нити судеб.
Когда Злат сказал княжичу, что они отправляются на постоялый двор Сарабая, тот запросился с ними. Он хотел поблагодарить Юксудыр за помощь в трудный час. Эн-Номан не возражал.
– Никогда не нужно забывать о благодарности, – одобрительно сказал он.
Увидев въезжающую во двор повозку шейха, Сарабай изрядно струхнул. Он уже привык за последние дни к нашествиям стражников и начальников, но появление святого старца повергло его в ужас. Неужели двор действительно считают прибежищем джиннов? Если так дело пойдёт, то народ станет только лошадей нахлёстывать в страхе, проезжая мимо. И не продашь никому.
Однако, эн-Номан даже не стал заходить внутрь. Он и с повозки не слез, поприветствовав хозяина благословляющим взмахом руки с чётками. Вызванная из хозяйских покоев Юксудыр, вышла с большим узлом в руках. В нём оказалась одежда княжича, которую она отстирала от сажи. От такой заботы Наримунт совсем растрогался и стал взволнованно благодарить девушку. Та смущённо улыбалась. Злату подумалось, как действительно тронула юношу это простое проявление обычной человеческой заботы. Здесь, в чужом краю, среди врагов. Где все видели в нём только пленённого княжеского сына. Видно Наримунту не понравился скучный голос, которым наиб переводил его горячую речь, потому что он вдруг поклонился девушке и поцеловал ей руку. Юксудыр вспыхнула и зарделась.
Всё это время эн-Номан потихоньку наблюдал за ней из своей повозки. Злат уже было решил, что он не станет беседовать с девушкой, когда шейх попросил её приблизиться:
– Мне сказали что ты ищешь свою родственников, и у тебя есть перстень, который ты им хочешь показать?
Юксудыр вопросительно посмотрела на Злата и, получив утвердительный кивок, приблизилась и стала доставать шнурок из под ворота. Только тут наиб заметил, что шейх устремился взором на шрам на шее. Он даже подался вперёд, как охотничий пёс, учуявший добычу.
– Отдай мне этот перстень. И пока не говори никому, что он у тебя был, – эн-Номан ободряюще улыбнулся и ласково погладил девушку по руке, – Послезавтра мы с тобой поедем к твоим родным.
Когда они ехали обратно, шейх сказал, после долгого молчания:
– Я узнал этот шрам.
Злату было пора возвращаться к своим делам. Юношу с девушкой он передал в могущественные руки и их судьба теперь от него не зависла. Хотелось думать, что она окажется к ним благосклонной. Он сходил с докладом к эмиру, сам выслушал сообщения о происшествиях в городе за последние дни. В Сарае всё было спокойно. Караваны ушли, корабли уплыли, купцы разъехались. Затихли роскошные сарайские базары. Летняя торговая суета закончилась. Осенняя теперь не наступит. С отъездом хана его огромная столица теперь погрузится в ленивое полусонное существование. Скучно.
Хотя летом всё оживёт. Даже владыкам не под силу повернуть древние караванные тропы, поменять местами моря и реки. Снова, как и века назад, будут идти по ним купцы. Злату подумалось, может оно и к лучшему, что теперь не будет здесь напыщенных эмиров с их свитами, хитрых чиновников и придворных интриганов. Настанет царство купцов, с их сметливостью, оборотистостью и любовью к выгоде и здравому смыслу. Только танцевать весь этот мир будет под звон серебра.
Узел с Наримунтовым барахлишком напомнил наибу, что и ему не худо бы добраться, наконец до дома и сменить рубаху. Бережно свернув свой коричневый монгольских халат, наиб переоделся в кипчакский кафтан и отправился в русский квартал. От дворца это было совсем недалече, потому двинулся пешком. Для этого и переоделся.
Наиб любил ходить пешком. Больше примечаешь, для дела очень полезно. Только ходить по улице в монгольском халате ему было трудно. Где-нибудь по узким улочкам или по базару, где все такие же пешеходы, куда ни шло, но, стоило оказаться на проезжей улице или того хуже дороги – беда. В монгольском халате его сразу узнавали издали. Встречным приходилось слезать с лошади или с повозки, чтобы почтительно поприветствовать столь важную персону. Не дай бог оказаться в это время где-нибудь у въезда на базар, когда дорога запружена лошадьми и повозками. То ли дело верхом. Иной раз и заметить не успеешь, кто мимо тебя проскакал во весь опор.
Жизнь в русском углу потихоньку входила в привычное русло. Караульщика на входе опять не было. Только у дома епископа, с его приездом царило оживление и коновязь теперь не пустовала.
На обратном пути, когда шёл мимо храма, повстречал Алексия. Тому, видно, доложили, что пришёл Злат и он поджидал его. Оказалось монаху нужно повидаться с Наримунтом. Наиб с удовлетворением отметил, что от нерешительности и сомнений московского посланца не осталось и следа. Он рвался в бой, устремившись мыслями вперёд. Уже далеко отсюда. Алексий готовился к переговорам с новгородским архиепископом Василием и душой был там.
– Нужно княжича, обязательно окрестить, – поделился он своими замыслами и опасениями с наибом, – Василий не примет язычника.
– Думаю, упираться не будет. За новгородский стол ещё не то сделаешь. Если заартачится, зови. Будем вместе уговаривать.
– Хочу предложить ему принять имя Глеб. Один из первых русских святых. Сын равноапостольного князя Владимира.
Имя есть знак. А часто и судьба. Видно было, что Алексий уже далеко заглядывает. Православный князь в Литве дорогого стоит. Особенно, когда она всё больше начинает заглядывать на католических соседей. Тёмным облачком набежало воспоминание, что святой Глеб был убит совсем юным, пав жертвой чужой борьбы за власть. Что делать? Таков удел властителей. За всё в этом мире нужно платить.
Подумалось, а следовало ли говорить эн-Номану, что Юксудыр – дочь Тохты? Ведь даже ей самой об этом не сказал. Не увлечёт теперь её неумолимый рок в этот бездушный мир, где судьбы людей становятся судьбами царств? Где интересы всегда берут верх над чувствами? Как сложится там жизнь простой лесной девушки, приученной к домашнему хозяйству?
Дома он уже
