Бородач, стоящий на коленях над телом, постепенно замер. Он потушил огонь, гулявший по рукавам и остаткам воротника невезучего парня, но понимал, что толку от этого не много. Взглянув на волдыри, уже набухающие на покрасневших ладонях, Марк недовольно запыхтел. Поднялся, зачем-то отряхнув колени и ушел обратно к низкой скамеечке. Снова устраиваясь в темном углу он как бы отдалялся от центра событий. Отдалялся догадываясь, что скоро начнется нечто неприятное. Еще более неприятное.
Оказалось, что ныне покойный новобранец, в очередной раз валясь в обморок предварительно обрыгал все вокруг. На стенке котла, чуть сдвинувшегося к краю очага, были хорошо заметны следы запекшейся крови. Да и само варево приобрело характерный, красноватый оттенок. Кто-то высказался, что жрать такое нельзя, мол, противно, заразно и нежелательно. Ему ответили в том же духе, только касательно его матери, бабки и всех прочих предков женского пола. Завязалась ссора, плавно переходящая в массовую драку. В результате которой было сломано два ребра, вывихнута рука и выбито по меньшей мере четыре зуба. К счастью – увечья относительно равномерно распределились между участниками потасовки. А окончился спор только с приходом лейтенанта Дея. Офицер в своей привычной манере обложил всех, кто оказался поблизости, включая еще чуть дымящегося покойного, припомнил, что ожидает нарушителей дисциплины и наконец приказал вывалить содержимое котла в яму и закопать от греха подальше. Тело, обещавшего пережить всех, свалили туда же.
Котел кое-как промыли, прокалили и принялись заново варить похлебку. Разумеется все это заняло немало времени. И потому сейчас Джастин сидел и хлебал свою порцию бурой жижи, глядя на последние лучи заходящего солнца.
Он был далек от того, что бы любоваться видами, но все же предпочитал смотреть на утекающее за горизонт багровое зарево, а не на хмурые, изможденные и просто грязные лица сослуживцев. Проглоченная похлебка провалилась куда-то глубоко внутрь, не оставив и намека на чувство насыщения. Джастин уныло провел языком по деснам, отыскивая последние частички бобовой шелухи. Его собственный, не проходящий уже много дней голод – теперь напоминал о Марлоне. И о его голоде. Вставая Джастин на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться с головокружением. Все вокруг заволокло густой, зеленовато-серой пеленой. Он устоял. Мотнул головой, поморщившись от назойливой, пульсирующей боли в висках. И поспешил получить порцию Марлона, пока она не затерялась среди чужих мисок.
– Здравствуй, – раздался прямо над ухом глубокий голос, сочетающий в себе сочный баритон взрослого мужчины и наивные интонации умственно отсталого мальчика.
– Здравствуй, Бенджамин, – быстро ответил Джастин. Он говорил не оборачиваясь, избегая встречаться взглядом со здоровяком. И дело было вовсе не в том, что они виделись сегодня больше дюжины раз.
– Куда спешишь в такой вечер? – широкая улыбка расплылась по корявой физиономии.
Джастин не ответил. В вопросе можно было увидеть и неуместную, неуклюжую попытку заговорить, и ироничное замечание, напоминающее о невозможности покинуть осажденный форт, и завуалированную угрозу. Он предпочел увидеть последнее.
– Э-эх… Зря ты так, – печально прогудел Бенджамин, увязываясь следом. – Я ведь не со зла. Я ведь как лучше хочу, – Джастин не реагировал. Тихо шел вперед, осторожно неся небольшой, накрытый котелок. – Иногда мягкосердечность мешает видеть. Рождает ненужную жестокость. Питаясь фальшью и лицемерием, – гигант шагал чуть позади и продолжал грустным, глубоким голосом. – Внешние добродетели. Закостенелые и увядшие. Они не несут ничего, кроме заблуждений. Ты знаешь о чем я. Продлевать страдания друга, что бы облегчить собственные – жестоко даже сейчас.
Джастин неприязненно взглянул на здоровяка. Увеличенный левый глаз был полуприкрыт и смотрел в никуда, будто грустил отдельно от хозяина.
– Не стоит, Бенджамин. Не стоит. Я не хочу слышать банальностей и грошовых сентенций от доморощенного пророка. Все, что ты хочешь сказать – мне уже говорили. И грубее, и мягче. Не повторяйся. Вместо этого напомню, что ты сам вечно призываешь бороться. Хвататься за любой шанс, держаться зубами и все в таком духе.
– Да, – печально улыбнулся гигант. И продолжил тише, словно извиняясь. – Беда в том, что порой не за что хвататься.
– А порой и нечем, – сердито рыкнул Джастин, поворачивая ключ в замке и рывком отворяя тяжелую, крепко сколоченную дверь.
Он не собирался продолжать этот разговор. Но как только комната оказалась открыта, Бенджамин каким-то неуловимым движением чуть оттеснил его в сторону и будто перетек внутрь, скромно примостившись на потертом табурете.
– Понимаю, – мягко и печально продолжал здоровяк, – тебя греет сама мысль о содеянном. Но нельзя бесконечно себя обманывать. Мне казалось ты отрекся от показной честности. Еще там, под башней.
Джастин скрежетнул зубами. Раскачивающиеся высоко над землей ноги Райта будто мелькнули перед глазами. Но страшнее были силуэты, виднеющиеся прямо за дверью.
– Я не позволю… Ты не получишь его, чокнутый людоед. Тех, кого вы убили – должно хватить надолго. Так глодайте, мерзкие стервятники. А отсюда вам лучше убраться.
Вздохнув, Бенджамин медленно покачал огромной головой.
– Мы никого не убивали. Все смерти – случайность. Рок. Как было с Сэмом. А сейчас взгляни внимательнее, – он указал открытой ладонью на лежащего Марлона. Землисто-серое лицо с обострившимися чертами сально поблескивало, в частом, прерывистом дыхании слышались странные хрипы. – Открой глаза… он давно мертв.
Двое мордоворотов, маячивших в коридоре, тихо вошли в комнату. Джастин встал перед койкой Марлона, положив руку на рукоять меча.
Корявые пни и узловатые, темные корни горели не слишком ярко, зато давали много тепла и хватало их надолго. Несмотря на дефицит обычных дров рыцари продолжали собираться вечерами, ведь способов хоть как то скрасить унылое ожидание было не так много. Большинство из собравшихся были в простых кольчугах или бригантинах, да и те, кто щеголял настоящими латами – наверняка поснимали их с убитых. У этого костра не было родовитых дворян с громкими, древними именами. Тем не менее все собравшиеся были рыцарями. Пусть и в дырявых сапогах…
– И хотите верьте, хотите нет, но была она во-о-от такая! – сиплый бугай развел руки так широко, что желающих поверить резко поубавилось. – А уж груди то, груди-и-и… – до рассказчика дошла большая, оплетенная бутыль, передаваемая по кругу. Он на секунду прервался, делая большой глоток. Но, судя по всему, пожадничал
